Близится утро - Сергей Лукьяненко

Несказанное им я и так понял.

– Не зря, наверное.

Эх, Сестра, Сестра-Покровительница, дай мне хоть каплюмудрости…

– Я пойду спать, Ильмар. – Антуан тяжело поднялся. – Иначезавтра вы понесете меня на руках.

Свечу он брать не стал, и я остался сидеть на берегуподземного озера.

Усталый, во всем запутавшийся, покрытый грязью с головы доног. За спиной – погоня, впереди – неизвестность.

Разве такими нас сотворил Бог? Пусть из грязи вышли, пусть вгрязь вернемся, но почему между рождением и смертью тоже одна лишь грязь?

И почему тот, кто нес нам свет, ушел в холодную тьму?

Мне вдруг подумалось, что если я это смогу понять, то поймуи все остальное. Почему в мире больше зла, чем любви. Кто такой Маркус. Ипочему если каждый человек хочет себе добра, то добро это приходит лишь зачужой счет.

Не моя работа о таких вещах думать. Это для Жерара,наделенного чудодейственной силой исцеления. Это для Антуана, которого жизньнаучила мудрости. Это для Хелен, наперекор своей судьбе пошедшей.

Только и я об этом не думать не могу.

– Сестра-Покровительница, – прошептал я, – почему ты от мираушла, почему с Искупителем на престоле не воцарилась? Может, в этом – ошибка?Чего же ты простить не смогла, любой грех прощать призывавшая?

Тишина и редкий стук капель о каменную коросту.

Неужто я всерьез размечтался об озарении свыше?

И впрямь наивный…

Я коснулся лица руками. Руки были в глиняной корке, лицо вгрязи.

Я встал и начал раздеваться. Стянул крепкие парусиновыештаны, шерстяной свитер, рубашку. Подошел к озеру, к проруби, в которой и водыбудто не было – лишь спокойная пустота. В Руссии по зиме в прорубях купаются.

А там, куда ушел Искупитель, еще холоднее. Там нет ни ветра,ни льда. Лишь серая мгла, где, запрокинув голову, человек смотрит в пустоенебо.

Я шагнул в воду.

И ушел в нее с головой.

Вода была слишком прозрачной, чтобы понять, как здесьглубоко. Как далеко под ногами дно.

Я раскрыл глаза.

Будто в небе паришь. Холод даже не обжигал, взял в своиладони – и держал на весу. Слабый огонек, что давала свеча, отражался от сводовпещеры, растекался над водой.

Вода была словно мыльная – едва я провел ладонью по телу,как почувствовал отходящую, мутным облаком рассыпающуюся грязь.

Я вскинул руки, поднимаясь вверх…

И уткнулся в каменную корочку, покрывшую воду.

Когда я касался ее снаружи, каменный ледок рассыпался отлегкого толчка. Но отсюда, снизу, из озера, он оказался неожиданно прочным. Ятолкнул раз, другой, забарахтался под водой, уже путая, где верх, а где низ.Ударил в каменную корку ногой.

Камень держался. Словно это была скала, а не тонкая пленка.

Где же прорубь, в которую я нырнул?

Мутные клубы глины расходились вокруг меня в воде. Я видел,где свет. Но не мог пробиться к нему. Холод жег, сковывал кожу. Нестерпимохотелось вдохнуть. Я опустился к самому дну, так что сдавило в ушах,оттолкнулся и снова рванулся вверх, изо всей силы ударяя в каменный лед.

Лед держал.

В глазах потемнело и нахлынул страх, подобного которому яникогда не испытывал. Даже заблудившись в недрах египетской пирамиды. Дажепервый раз поднявшись в небо на планёре Хелен. Даже оказавшись в руках палача.

Вот она – судьба…

Я уже не дергался. Приник губами к каменной корке, будтосквозь нее надеясь воздух вдохнуть.

И в этот миг чья-то рука ударила сверху, прямо над моимлицом.

Невидимая преграда лопнула.

Я вырвался из плена.

Раскинул руки – и каменный лед захрустел, ломаясь ипогружаясь в воду.

Маркус, сидящий на берегу, протянул мне руку.

Со всхлипом втягивая воздух – сладкий и чистый, век дыши –не надышишься, я выбрался на берег. Упал на камни – после ледяной купели онипоказались горячими.

– Что с тобой, Ильмар?

Я поднял голову. Никто, кроме Маркуса, и не проснулся. Амне-то казалось, что я боролся за жизнь изо всех сил, что все вокруг должныбыли услышать меня!

– Корка… камень… – Я закашлялся. – Она не ломалась из-подводы…

Маркус недоверчиво смотрел на меня. Да неужто он думает,будто я ради собственного развлечения под водой задыхался?

– Спасибо, – прошептал я. Потянулся за свитером, сталнатягивать прямо на голое тело. Шерсть согреет лучше, чем льняная рубашка.

Маркус осторожно подцепил кружащуюся в воде каменнуюпластинку. Сидя на корточках, поднес к глазам ладонь, сложенную лодочкой, гдекружился в воде прозрачный обломок. Неуверенно сказал:

– Наверное, это такой особый кристалл. Как скорлупа… яйцоможно сжать в кулаке и не раздавить, а птенец изнутри пробивает его клювом. Атут наоборот.

Я натянул штаны, еще раз сказал:

– Спасибо. Я тонул, Маркус. Я уже почти утонул.

Может быть, стоило еще что-то сказать – но у меня не былосейчас силы для слов.

Маркус кивнул. Выплеснул воду обратно в озеро. Почему-то онстарался не смотреть мне в глаза. И когда заговорил, я понял почему:

– Я давно не сплю. Когда ты пошел говорить с Антуаном, япроснулся.

Вот оно что…

– И все слышал?

– У меня хороший слух… – виновато сказал Маркус.

Одежда липла к мокрому телу, и я никак не мог согреться. Нотеперь об этом не думалось.

– Так кто же ты, Марк? – спросил я.

Он не ответил, он плакал.

– Скажи, что ты Искупитель, – попросил я. – Скажи, что тывновь пришел к нам, что спасешь этот мир. Скажи, и я пойду за тобой, я умру затебя!

– Я хочу блага… – прошептал Маркус.

Я взял его за плечи и заставил подняться с земли. Отвел кХелен, мирно спящей на моем плаще.

– Ложись, Марк.

– А ты?

– Посижу, пока свеча еще горит. Не хочется мне спать, ялучше подумаю.

– О чем?

– Не знаю, – ответил я.

Сон на холодных камнях отдыха не приносит, и поутру ячувствовал себя едва ли бодрее остальных. Всю ночь я просидел у воды, слушаямерный перестук капель. Вначале, пока горела свеча, при свете, потом – втемноте.