Дневная битва - Питер Бретт

– Как тебя зовут?

Инэвера снова улыбнулась, вытерла ему рот.

– А ты дерзкий… для паренька, который только-только получил бидо.

– Извини.

Инэвера рассмеялась:

– Дерзость не порок. Эверам не любит робких. Меня зовут Инэвера.

– «Как угодно Эвераму», – перевел тот и кивнул, указывая подбородком на грудь. – Ахман, сын Хошкамина.

Инэвера подавила смешок. Он что, решил приударить за ней, этот малец? Она учтиво кивнула, дивясь и не понимая, что в нем ее притянуло. Не случится ли так, что храброго крепкого мальчугана убьют в учении и жизнь его пропадет зря, не успев начаться, – или его, как Соли, пожертвуют Лабиринту и воле глупцов?

Инэвера вернулась во дворец и сразу направилась в Палату Теней. Откладывать больше нельзя. У нее были вопросы, ответить на которые способны только кости. Она вошла в Палату, выложила инструменты и провела чуткими пальцами по костям, извлекая их из мешочка для хора. Их поверхность, отполированная десять тысяч раз и натертая священными маслами, напоминала стекло, гладкость которого нарушалась только бороздками символов.

Пророческая метка на всех костях плюс по символу предсказания на каждой стороне и в центре оставшихся граней. На одной лишь четырехгранной кости насчитывалось шестнадцать символов. На шестигранной – тридцать. На восьмигранной – тридцать два. И так далее. Инэвера перебирала кости одну за другой, вслепую ощупывала символы, в бессчетный раз проверяла их совершенство. По мере того как множились грани, они становились меньше, но она знала их все, словно вытравленные в ее душе.

Наконец она взяла двадцатигранную кость. Последнюю в наборе. Однако в мешочке лежала еще восьмая, не тронутая с тех пор, как ее вручила Кеневах. Большинство девушек ошибалось по ходу работы и нуждалось в запасной кости. Использовать ее было не зазорно, но «уложиться в семь» считалось особой доблестью, и негодную кость отвергали с великой неохотой. Восьмая будет принадлежать Инэвере, если останется чистой, для магии по ее личному выбору.

Двадцатигранная кость почти готова, осталось вырезать всего три символа. Раньше она работала медленно, осторожно вела резец и чуть царапала поверхность, делала начертание настолько неглубоким, что можно вмиг затереть. Затем ощупывала его и вырезала снова, на этот раз чуть глубже. И еще. И еще. Сто раз, если нужно, пока линии не становились глубокими и наглядными.

Но не сегодня. Нынче она ощутила в пальцах мощь Эверама и принялась резать глубоко. Первый символ начертила одним плавным движением. Это было опрометчиво – глупо, но Инэвера ничего не смогла поделать с собой, перевернула кость и сразу перешла ко второму, такому же крошечному, а после – к третьему. И покончила за секунды с работой, что заняла недели при обработке других граней. У нее затряслись руки, когда она взяла полировальную тряпочку и смахнула стружки; стало страшно ощупывать символы. Вдруг она ошиблась? Вдруг испортила кость? Придется работать еще год, и третьего шанса не будет – без ожогов.

Наконец Инэвера нашла свой центр, осмелилась дотронуться до поверхности и подивилась ее совершенству. Не думая ни секунды, она взяла самый острый резец и полоснула им по перепонке между большим и указательным пальцами, чтобы кровь соединилась с костью и заполнила бороздки. Одновременно она молилась:

– Эверам, Создатель Небес и Ала, Дарующий Свет и Жизнь, твои дети умирают. Мы воюем друг с другом, когда должны объединиться; мы губим наши жизни, когда должны их поддерживать. Как нам вернуть твою милость и спастись от ухода из этого мира?

Шепча слова, она осторожно встряхивала кости в горстях и чувствовала, как те разогреваются по мере оживления магии. Сквозь пальцы засочился свет, окрасил руки в красное, но Инэвере было наплевать. Она ощутила силу, которая зародилась в ладонях, и больше ждать не смогла.

Метнула кости.

Сияя магией, они рассыпались по полу. Инэвера отметила, как неестественно повернулись кубики, ибо расклад диктовался больше метками, нежели законами физики и геометрии. Затем они замерли, некоторые символы потускнели, другие продолжили ярко светиться, а еще больше остались темными. Чтение по ним было равно искусством и наукой, но Инэвере их смысл ясен, как слова, написанные на пергаменте.

Мальчик будет плакать в Лабиринте на 1077-й заре. Сделай его мужчиной, чтобы начать путь к шар’дама ка.

К лицу Инэверы прихлынула кровь, она глубоко вздохнула, обрела центр. Ей предстоит найти возродившегося шар’дама ка? Значит ли это, что она и правда Дамаджах, как насмехалась Кева? Узнать невозможно, ибо кости могли прочесть будущее других, но не метальщицы.

– «Сделай его мужчиной», – прошептала она.

Смутные символы. Что они означают – традиционную церемонию получения покрывала, через которую проходят все шарумы? Лишение девственности? Просвещение и подготовку? Брак? Кости молчали.

Она встряхнула их снова.

– Эверам, Создатель Небес и Ала, Дарующий Свет и Жизнь, что я должна сделать, чтобы превратить этого мальчика в мужчину?

Символы ответили ничуть не понятнее и лишь наполнили ее новым трепетом.

Шарак Ка близко. У Избавителя должны быть все преимущества.

Она быстро собрала кости и простерла руку. Нажала пальцами на символы и ярко осветила Палату, в которой провела бессчетные часы, но никогда не видела воочию. Высветилась крохотная ниша, вырезанная в скале. В ней лежали серебряные колокольчики.

Конец ее прозябанию в темноте. Отныне кости озарят ей путь.

Испытание на право ношения покрывала прошло стремительно. Инэвера без сомнений отвечала сразу, хотя Кеневах задала ей намного больше вопросов, чем Мелан, да и всем девушкам, что приняли покрывало впоследствии.

Дамаджи’тинг расставляла ловушки и говорила полуправду, снова и снова пыталась загнать Инэверу в тупик. Невесты и обрученные перешептывались, гадали, не успела ли та ошибиться, отвечая Кеневах. Кости – дело субъективное, и ошибки случались. Одна еще приемлема, но не две.

Инэвера улавливала пересуды, но для нее они были просто ветром. Она чувствовала, как по костям струится мудрость Эверама, и говорила с уверенностью, присущей Его голосу. Неправильных ответов не существовало, и они с Кеневах это знали. Наконец старуха кивнула:

– Добро пожаловать, сестра.

Полноправные дама’тинг сохранили выдержку, негромкие переговоры мигом стихли. Некоторые най’дама’тинг одобрительно загудели, но не все. Инэвера скользнула по ним глазами, отыскала Мелан и ответила ей волчьим взглядом.

Девушка откликнулась почти неуловимым почтительным кивком, но не изменила выражения лица. Трудно сказать, что она испытывала – смирение или желание мстить. Не важно.

В Палате Теней, у всех на глазах, с Инэверы сняли одежды и бидо, дабы она принесла обеты Эвераму.

– Я, Инэвера вах Касаад ам’Дамадж ам’Каджи, обрученная с Эверамом, беру Его в мои первые мужья; Его желания превыше прочих, Его любовь – мое сильнейшее упование, Его воля – главный приказ для меня, ибо Он есть Создатель всех вещей в истине и величии, остальные мужчины суть бледные тени Его совершенства. Я делаю это на день сегодняшний и всю вечность, ибо после смерти примкну к моим сестрам-женам в Небесном Гареме и там познаю Его святое прикосновение.