Чаша страдания - Владимир Голяховский

Работа немецкого комитета в Москве была строго засекречена. Это было продолжением планов экспансии коммунизма в Европу, которые Сталин вынашивал многие годы. Национальный комитет занимался организацией будущей Германии, нужно было использовать влияние комитета на немецкие войска. Для этого из пленных немцев был создан «Союз немецких офицеров» во главе с генералом фон Зейдлицем. Через советских разведчиков они вели скрытую пропаганду в армии, призывая закончить войну и свергнуть Гитлера. Подобные же комитеты со своими задачами имелись и для будущих Польши, Чехословакии и Венгрии. Все делалось под строгим советским контролем. Союзные державы, Америка и Англия, не должны были быть в курсе характера этой работы.

Вскоре Вольфганга сделали диктором радиостанции «Свободная Германия». Своим красивым бархатистым голосом он вдохновенно читал по радио сводки и статьи, полные возвеличивания идей коммунизма и необходимости их для создания новой Германии.

Весной 1945 года война подходила к концу, всеобщее настроение было на подъеме. Однажды Вольфганга неожиданно повезли в «закрытый» вещевой распределитель и одели с ног до головы: новый костюм, пальто, обувь и шляпа. Он не знал, для чего это понадобилось. Но уже 30 апреля он вылетел в Германию вместе с первой группой членов Национального комитета во главе с Вальтером Ульбрихтом. Все они были партработниками сталинского типа и даже одеты были все одинаково. Когда они приземлились в Германии на небольшом военном аэродроме, вслед за ними приземлился еще один самолет, из него вышли десять незнакомцев, одетых так же, как они. Обе группы с интересом посматривали друг на друга. Вольфгангу и его спутникам объяснили:

— Это бывшие военнопленные офицеры, окончившие антифашистскую школу. Они летят в район действующей армии проводить по радио и с помощью листовок пропаганду среди немецких войск, призывать их сдаться.

В Берлин их везли на машинах — в Берлин без Гитлера, который покончил с собой, в Берлин, два дня назад захваченный советскими солдатами! Перед ними была ужасная картина разрушенного города: развалины и пожары, голодные и усталые люди, разоруженные подавленные немецкие солдаты, ликующие и поющие советские солдаты, почти все пьяные. У водонапорных кранов стояли очереди с ведрами, длинные линии людей расчищали развалины, передавая другу другу кирпичи и камни, при этом говоря: «Bitte schön» — «Danke schön», «Bitte schön» — «Danke schön», так что слышалось только — «Шу-шу-шу». И над всем этим в высоте над полуразрушенным Рейхстагом реяло победное Красное знамя.

Задачей группы было наладить административное управление двадцатью районами Берлина. Организовать переход от гитлеровского фашизма к сталинскому социализму было непросто, но проводить его следовало как можно быстрее.

Ульбрихт дал задание:

— Все должно выглядеть вполне демократично: районные власти могут избираться, но по существу должны находиться в наших руках.

Все проводилось под контролем советских офицеров, говоривших по-немецки. Как правило, офицеры эти бывали довольно суровы и требовали безусловного подчинения. Но как раз в группе Вольфганга был офицер другого типа — мягкий, способный логически мыслить, он давал Вольфгангу возможность организовывать администрацию на демократических основах. Это был высокий мужчина с пышными усами и приятной улыбкой. Его немецкое произношение было безупречным. Они делили один кабинет, сидя за столами друг против друга. В первый день он отрекомендовался Вольфгангу:

— Капитан Лев Копелев.

* * *

В один из первых вечеров в квартиру полуразрушенного дома, где поселили Вольфганга, пришла убирать немка — худая и бледная женщина приблизительно тридцати лет, приятной наружности. Она робко сказала по-русски, указывая на комнату:

— Я должна следить здесь за чистотой. Можно у вас убрать?

Очевидно, она считала, что перед ней русский начальник, но Вольфганг ответил ей по-немецки:

— Спасибо, у нас достаточно чисто. Садитесь, расскажите, как вы жили при Гитлере.

Ее поразило открытие, что Вольфганг и другие — тоже немцы, но с другой, с советской стороны. Они расспрашивали ее о последних неделях жизни при режиме фашистов, о ее отношении к фашистам и к самой войне. Она сказала, что относилась к ним отрицательно, что рада окончанию войны. Потом помолчала и добавила:

— Только вы должны знать, сколько ужасов мы натерпелись совсем недавно.

— Что же еще такое натворили гитлеровцы?

— Я говорю не о них… Вы себе представить не можете, что творилось по всей Германии, когда проходили русские. Они врывались в дома и квартиры, подряд хватали женщин и насиловали их. Они не щадили ни старух, ни юных девушек. Иногда одну женщину насиловали по нескольку человек. А на другой день приходили другие и делали то же самое.

— Вы это сами видели?

— Видела? — она заплакала. — Я сама много раз это испытала.

Вольфганг представил себе эту картину, и у него по коже пробежали мурашки. Потом, работая в своем районе, он каждый день много раз слышал рассказы о насилии русских солдат над немками. Он долго не решался, но в конце концов заговорил об этом с капитаном Копелевым, когда они были одни в их общем кабинете:

— Мне трудно об этом говорить вам, советскому офицеру, но чуть ли не все немецкие женщины жалуются, что их насилуют русские солдаты.

Копелев помрачнел:

— Да, я знаю об этом. Меня это возмущает. Мы армия-освободительница, и у нас должна быть высокая мораль. Я написал об этом докладную записку начальнику Политуправления генералу Галаджиеву и послал статью в московскую газету «Красная звезда». Там я в резких тонах описываю это зверское отношение к женщинам и настаиваю, чтобы виновных солдат строго наказывали.

Вольфганг поразился горячности, с которой Копелев говорил об этом. Он спросил его:

— Вы казак?

Копелев улыбнулся:

— Нет, это у меня только усы казацкие. Я еврей из Москвы.

— Как получилось, что вы так безукоризненно говорите по-немецки?

— В детстве мы жили неподалеку от поселения немцев Поволжья. Я любил приходить к ним и так выучился языку. Потом я учился в Институте иностранных языков на немецком отделении.

— Вы учились в этом институте?! Я тоже там учился.

— Да, только окончил я его, когда вы еще не поступили.

Они впервые разговорились. Вольфганг рассказал о своей жизни, Копелев — о своей. Он выбился из бедности своим трудом, стал журналистом, но началась война, и он ушел в народное ополчение добровольцем. Потом его сделали офицером, политработником.

— Это сложная работа, — говорил он. — Я вижу много неверного, много ошибок в пропаганде идей сталинизма, но нельзя не только возражать, а даже наоборот — надо их внедрять в солдатские головы.

— Какие же ошибки вы видите?

— Да вот хотя бы непомерное возвеличивание личности Сталина.