Внутренний враг. Шпиономания и закат императорской России - Уильям Фуллер

Россия, вместе с остальной Европой и Америкой, в годы мировой войны также переживала обострение националистической истерии и нетерпимости. Однако, подобно Австро-Венгрии и в отличие от Франции и Германии, Россия была многонациональной империей, а не относительно гомогенным национальным государством. Именно поэтому усилившийся в военные годы национализм проявлялся в оппозиции не только к внешнему, но и к «внутреннему» врагу — то есть к некоторым этническим, религиозным и национальным группам населения, издавна, иногда на протяжении веков, обитавшим бок о бок с русскими. Прежде всего националистические предрассудки и враждебность сфокусировались на двух разрядах российских подданных — евреях и немцах. То обстоятельство, что фактически все предполагаемые сообщники и подручные Мясоедова были либо евреями, либо этническими немцами, русскому националисту было эмоционально внятно и помогало «понять», каким образом жандарм-изменник стал во главе шпионской интриги.

Невозможно спорить с тем, что в годы Первой мировой войны среди российских евреев и этнических немцев были немецкие шпионы. Кто первым буквально накануне войны сообщил Германии о мобилизационных планах России? — еврейский торговец и российским подданный Пинкус Урвич64. В ходе войны Германия, как известно, возлагала большие надежды на еврейских агентов, завербованных на российских территориях Польши и Литвы. Для многих из них шпионаж был сугубо деловым предприятием, и они стали бы работать на всякого, кто предложил бы большую мзду. Собственно, когда Мясоедов служил при штабе 10-й армии, он сам пытался рекрутировать информантов из той среды и тех групп населения, что и немцы. С другой стороны, некоторые евреи делали выбор в пользу Германии под воздействием дурного обращения и притеснений, которые они переживали в России. Великий историк еврейства Семен Дубнов зафиксировал в дневнике, что, хотя первоначально еврейские массы поддерживали войну с тем же патриотическим энтузиазмом, что и остальное население находящихся под властью русского императора земель, к ноябрю 1914 года в их ряды проникли прогерманские настроения. Что не удивительно, учитывая «расправы русской армии с мирным еврейским населением в Польше и Галиции»65.

Этнические немцы, насчитывавшие в 1914 году приблизительно три миллиона человек, составляли небольшое, но влиятельное национальное меньшинство в Российской империи еще с XVIII века. Захват Петром Великим территорий на Балтике привел под власть России значительное число немцев, возросшее еще более, когда его преемники выделили на Волге анклавы для иммигрантов из германских государств. В следующем веке на восток потекли новые группы немцев, теперь в поисках лучших экономических и торговых перспектив. Среди новоприбывших были те, кто сохранял отчетливое ощущение связи со своей исторической родиной; многие продолжали оставаться поданными Германии, из них некоторые, подобно Бауэрмайстерам, вернулись в Германию по призыву на военную службу. Правительство Германской империи само из кожи вон лезло, чтобы привлечь этих людей — для чего, к примеру, в 1870-х был принят закон, разрешавший немецким подданным иметь двойное гражданство. Очевидно, что среди проживавших в России немцев можно обнаружить тех, кто исполнял шпионские поручения немецкой разведки, однако точное их число неизвестно. Во всяком случае, немецкая секретная служба возлагала на них большие надежды66.

При этом нет никаких сомнений в том, что большинство немецких и еврейских подданных императора Николая II были вполне лояльны и не участвовали ни в какой шпионской деятельности. Однако явной невиновности было недостаточно, чтобы оградить эти этнические группы от всеобщей ненависти. Страх и презрение к евреям, равно как восхищение, зависть и одновременно опасение по отношению к немцам, имели в России историю, начавшуюся задолго до войны.

У российского антисемитизма длинная и позорная родословная. С точки зрения русского антисемита, евреи вообще — это заведомо сомнительные, лишенные чувства патриотизма космополиты; считалось, что многие из них спят и видят, чтобы Германия захватила Россию, надеясь на более мягкое обращение, чем при царском режиме. При том что большая часть евреев жила в крайней нищете, их, кроме всего прочего, ассоциировали с капитализмом, либерализмом и веяниями нового века — то есть с явлениями, которых русские националисты отнюдь не одобряли67. Таким образом, антисемитизм военной эпохи можно рассматривать как развитие и ужесточение уже имевшихся тенденций.

Немцы вызывали гораздо более сложные чувства. На протяжении нескольких поколений русские семейства с немецкими корнями, особенно из балтийских губерний, давали стране выдающихся личностей, вошедших в военную и чиновничью элиты империи. Кроме того, русские монархисты-традиционалисты прошлого зачастую восхищались поведением и манерами российских подданных немецкого происхождения, считая их в целом более трудолюбивыми, законопослушными и культурными, чем русское население. Однако между русскими националистами были и те, у кого именно эти качества немцев вызывали ненависть и представлялись скорее пороками, чем добродетелями. Националисты этого толка считали, что благодаря своей большей культурности, хитрости и организованности немцы захватили опасно много важных постов в промышленности, торговле и гражданской службе. Русские, будучи по природе слишком прямодушны и бесхитростны, чтобы противостоять лукавым немецким конкурентам, позволили немцам приобрести непомерное и гибельное влияние на русскую жизнь. Немец, по словам одного русского националиста, — это «враг, который захватил все лучшее, что есть в стране»68. Вполне предсказуемым образом воина способствовала усилению германофобии, и образ немца как жадного, злобного эксплуататора вытеснил фигуру трезвого и честного бюргера. Что еще хуже, напоминали германофобы, сосредоточение столь значительной экономической и политической мощи в немецких руках не только лишает честных русских тружеников принадлежащего им по праву, но и позволяет злонамеренным тевтонам наносить чувствительные удары по военной экономике империи.

Желтая пресса и потакавшие массовому вкусу брошюры подпитывали эти негативные стереотипы. Российские газеты разоблачали «немецкие заводы в России»; А.С. Резанов, помощник военного прокурора, опубликовал трактат о германском шпионаже, в котором утверждал, что «только война показала, какое количество немецких офицеров было водворено в России под видом различного рода служащих на заводах, фабриках, в конторах и т. п. промышленных предприятиях»69. Брошюра Николая Поливанова «О немецком засилии», к 1916 году выдержавшая шесть изданий, учила, что все немцы — это моральные дегенераты, а подлинная угроза России — не на фронте, а «в болотной тине иных германофильствующих канцелярий»70. Иными словами, российские немцы как класс сознательно враждебны к Российскому государству и ведут против него беспощадную войну изнутри.

Эти предубеждения против немцев и евреев, подобно искривленным линзам, конструировали ту реальность, которую «видели» многие русские. Поскольку все верили, что ни от немцев, ни от евреев не приходится ждать ничего хорошего, доказательства, подтверждавшие это суждение, автоматически воспринимались с большим доверием, в отличие от противоположных мнений. Показания подпоручика Колаковского — случай именно такого рода. Одна из причин, по которой военные следователи сочли возможным со вниманием отнестись к его версии, несмотря на ее странные ляпсусы и противоречия, заключалась, вероятно, в исключительно антисемитском и германофобском характере большей части им сообщенного. Показывая на допросе, что евреи приграничных территорий добровольно и с энтузиазмом помогают немцам, что все этнические немцы в русской армии — тайные слуги кайзера, он как попугай повторял затертые клише русского национализма. Игра на предрассудках собеседников давала шанс произвести впечатление человека искреннего и честного.