Внутренний враг. Шпиономания и закат императорской России - Уильям Фуллер

Во-вторых, дезинформирование российского правительства относительно Мясоедова могло быть методом, каким Германия защищала своих реальных агентов — причем в тех обстоятельствах этот метод был одним из лучших. Втянув полицию и контрразведывательную службу России в тщетную слежку за Сергеем Николаевичем и его друзьями, Берлин, возможно, надеялся отвлечь ресурсы, которые иначе могли быть использованы для поимки настоящих шпионов.

И, наконец, немецкая разведка могла остановить свой выбор на Мясоедове не только из-за выдвинутых против него в 1912 году обвинений, но и желая ему отомстить за некие давние обиды. Здесь мы вступаем на шаткую почву допущений, однако имеются некоторые разрозненные сведения, которые, как кажется, подтверждают нашу версию. Как и все прочие немецкие мемуаристы, упоминавшие это событие, шеф германской разведки Николаи впоследствии осудил царское правительство за жестокую расправу с несчастным жандармским полковником. Но с чего было Николаи проливать слезы над Мясоедовым? В другом месте своей книги он свидетельствует, что до войны Мясоедов был одним из лучших пограничных офицеров разведки в России, причем успехи и удачи Мясоедова он описывает с плохо скрытым раздражением59.

Можно, конечно, возразить, что, если тайной целью немцев было утопить Мясоедова в зыбучих песках ложных обвинений, способ, который они для этого избрали — набить голову подпоручика Колаковского обвинительной дезинформацией, — был весьма медленным и ненадежным. Однако возможно, что эта попытка поставить силки на Мясоедова, если она имела место, была не единственным действием в этом направлении. Среди тех, кто с пеной у рта нападал на братьев Фрейдбергов, крича об их нечестности в бизнесе до войны и последующем предательстве, был некий Фишка Браунштейн. Нетрудно догадаться, что этот Браунштейн был связан с датскими и германскими пароходными концернами, заинтересованными в крахе конкурирующей фирмы Фрейдбергов. При этом привлечение клиентов из среды потенциальных эмигрантов было не единственным занятием Браунштейна — под покровом ночи он также подвизался в качестве агента Гауптмана Флека, шефа германского разведывательного бюро в Эйдткунене60. Кто приказал Браунштейну распространить ложь в отношении Фрейдбергов — его начальники в бизнесе или в разведке? К сожалению, в нашем распоряжении нет сведений, которые позволили бы дать однозначный ответ на этот вопрос.

В конечном счете, однако, чаша весов с доказательствами склоняется в пользу версии о Колаковском как недалеком врале, а не безвольном инструменте спланированной Германией дерзкой кампании дезинформации. Вероятнее всего, Мясоедова сгубили именно выдумки подпоручика, а не германские хитрости. Однако, даже если Германия не участвовала в заговоре против полковника, она извлекла из него пользу большую, чем если бы заговор существовал в действительности.

Один из теоретических постулатов Клаузевица трактует взаимосвязь между элементами того, что он называет «парадоксальным триединством войны». Эти три элемента — разум и логическая оценка целей и средств, воплощенные в правительстве; вдохновение и интуиция, представленные военными; иррациональная страсть и воля, носителем которых чаще всего является народ. Чтобы одержать верх в войне, особенно в тотальной, как война 1914–1918 годов, необходимо гармоничное равновесие всех частей национального триединства. Поскольку, по мнению Клаузевица, цели войны должны лежать в области политики, преобладание милитаристских военных соображений над политическими, или продление войны сверх необходимого под давлением ненасытного народного гнева, неизбежно приводит к катастрофе. Однако теория Клаузевица также гласит, что ни одно правительство, сколь бы мудрым оно ни было, не сможет победить в большой войне без энтузиазма и поддержки народа — как облаченного в военную форму, так и гражданского, а также без умелого планирования и руководства со стороны генералитета. Есть, однако, дополнительная сложность: поскольку война представляет собой интерактивный процесс, в котором каждая из сторон пытается нанести ущерб другой, баланс триединства является необходимым, но не единственным условием победы. Следовательно, всякой воюющей стране надлежит прикладывать всевозможные усилия к защите внутреннего триединства, не забывая при этом о противной стороне.

Для того чтобы понять последствия дела Мясоедова, нанесшего гигантский урон государственному и народному компонентам российского триединства, необходимо сделать короткое отступление. Дело Мясоедова и прочие связанные с ним расследования и разбирательства отравили политический дискурс, подточили престиж дома Романовых, способствовали краху того хрупкого единения русских, которое возникло на почве войны, и одновременно (если воспользоваться выражением Ницше) способствовали причудливой «переоценке ценностей», в результате которой монархия стала синонимом предательства. В этом смысле дело Мясоедова способствовало интересам Германии больше, чем многие известные триумфы Германии на Восточном фронте.

Необходимо отметить, что печально известные шпионские скандалы, сотрясавшие Россию с 1915 до 1916 года, оказались столь разрушительны для ее военной мощи потому, что сотни, если не миллионы людей воспринимали приговоры, выносившиеся по этим делам, с полным доверием. Конечно, отчасти эта вера базировалась на официальном заявлении правительства, назвавшего Мясоедова, Фрейдбергов и всех остальных вражескими агентами. Однако в стране было достаточно тех, кого собственный опыт научил не принимать заявления режима за чистую монету. И все же приговоры, вынесенные в делах Мясоедова/Сухомлинова, вызвали большее доверие, чем обычные официальные санкции, благодаря своей созвучности с определенными пагубными, застарелыми тенденциями общественного развития России, усугубившимися с началом войны. Именно мнение публики раздуло шпионские скандалы до таких гротескных пропорций, будто горячий воздух, наполняющий воздушный шар. Обыватели в самом деле были готовы поверить в предательство Мясоедова еще до того, как узнали о его аресте.

Во всех воюющих странах в начальной фазе войны общественный патриотизм и национальный подъем имели свою обратную сторону — рост шовинизма и ксенофобии. Все связанное с ненавистным врагом демонстративно отвергалось и предавалось публичному поруганию. В Британии редакторы «Кембриджской истории Средних веков» отказались публиковать главы, написанные немецкими учеными; аптечная сеть Бута разместила в газетах большие объявления, уверяя, что продаваемый ею одеколон на самом деле не из Кёльна, а исключительно английского производства; всюду ходили слухи о бандах иностранных агентов, под покровом ночи отравляющих колодцы и водные резервуары61. После того как немецкие надежды на быструю победу были похоронены начавшейся в декабре 1914 года окопной войной, «всякого черноволосого или чернобородого человека арестовывали, принимая за русского, а если кто появлялся в плаще английского покроя, вопящая толпа волокла его в полицейский участок»62. Заражение коснулось и Соединенных Штатов. Вступление Америки в войну в 1917 году сопровождалось взрывом антигерманских настроений. Во многих университетах было приостановлено изучение немецкого языка, sauerkraurt, кислую капусту, переименовали в liberty cabbage, а немецкую овчарку решили называть эльзасской. «Переверните ад вверх дном, — громыхал знаменитый американский проповедник Билли Сандэй, — и увидите клеймо «сделано в Германии»63.