Скарабей - Кэтрин Фишер

Из черных прорезей за ее приближением следили живые глаза.

* * *

Великан не ошибся: были и другие.

Они шли по равнине наказаний. Аргелин неумолимо тащил мальчика вперед, не останавливаясь ни на шаг, невзирая на его протестующие крики.

Тут человек стоял по шею в озере с вином, но стоило ему опустить голову, как темная сладкая жидкость уходила вниз. Там женщина усердно строила дом из влажного песка, но едва она заканчивала, как стены высыхали и осыпались. Пара стариков, невидимых друг для друга, катили по тропе камень. Они толкали его в разные стороны и не обращали внимания на Алексоса, пытавшегося им это объяснить. Писец трудился над длинным свитком, расстеленным на песке, как широкая дорога. Он непрерывно писал, что-то бормоча про себя.

— Что ты делаешь? — спросил Алексос, подтаскивая Аргелина ближе.

— Перевожу. — Писец не поднимал головы от иероглифов.

— Скоро ты закончишь?

Переводчик заморгал, потом в изумлении поднял глаза на нежданных гостей. Глаза были подслеповатые, светло-голубые. В зрачках, словно звездочки, мерцали желтоватые искры.

— Я не могу остановиться. Если прекращу — мир погибнет. Разве не видите? Это история нашего мира.

Несмотря на спешку, без устали гнавшую его вперед, Аргелин спросил:

— Это она тебе сказала?

— Это чистая правда. — Писец снова склонился над свитком Они заметили, что местами пергамент осыпался, был изгрызен жуками. На месте ярких картушей с древними именами зияли рваные дыры.

— Каким проступком ты заслужил такое наказание?

Ответил он не сразу. Быстро мелькало перо.

Потом сказал:

— Я перенес золотой дар из ее храма в сокровищницу моей семьи.

Аргелин невесело рассмеялся.

— Не слишком ли суровое наказание за мелкое воровство? Какие же ужасы она готовит мне? — И потащил мальчика дальше.

— Пойдем. Ты все равно не сможешь освободить всех.

— Я бы смог. — Алексос уныло плелся за ним. — Но ей это не понравится. А ведь ты не хочешь сердить ее, верно? Ты уже придумал, что ты сделаешь, когда мы придем к ней? Просить ее — бесполезно. А предложить ей ты ничего не можешь…

— У меня есть ты, чокнутый мальчишка. — Генерал вгляделся в расстилавшуюся впереди темную равнину. — И кое-что еще.

— Что же? — Казалось, Алексос сгорает от любопытства.

Генерал мрачно смотрел вперед.

— Любовь, — сказал он. — Жгучая, как лихорадка.

* * *

Голос звучал искаженно.

— Он возвращается. Приходит в себя.

Он ощутил во рту сладковатый вкус и сразу узнал его. Это был вкус воды из Колодца Песен. Кто-то поднес эту воду к его губам, он отпил и вспомнил пригоршню хрустальной чистоты, которую торопливо проглотил там, за пустыней. Та вода растворила внутри него некий туго завязанный узел, унесла прочь оживших мертвецов из ночных кошмаров, помогла преодолеть извращенную ненависть к самому себе, отравлявшую ему сны.

Он поднял глаза на тройную маску Бога.

— Это ты? — прошептал он.

Но это был не Бог. Пелена перед глазами затрепетала и распалась; он очутился в комнате, залитой солнечным светом, и вокруг него стояли Сетис, Ретия и Лис.

Шакал облизал пересохшие губы. Его тошнило и трясло, он совсем обессилел, но не намеревался показывать этого никому. Он собрал все силы и выдавил холодную улыбку.

— Кажется, я еще не умер, — прошептал он.

* * *

Лицо в маске склонилось к Мирани.

— Не подходи ближе.

— Гермия?

— Ты знаешь, кто я такая.

Да, она знала. С длинных ногтей капала вода, синее платье мерцало и переливалось, как морские волны. Несмотря на влажную жару, Мирани содрогнулась. Царица Дождя бесстрастно взирала на нее сверху вниз.

— Это не Сады…

— Верно, не Сады. Там ты уже побывала. И сама это знаешь. — Крокодилья морда немного приподнялась; голос Царицы Дождя стал сумрачным. — Именно здесь ты и остановишь Аргелина.

Голос Мирани задрожал, но она храбро заявила:

— Но как? Убью его? Мы же и так все мертвы, разве нет?

Царица рассмеялась. От ее смеха содрогнулся Храм, по неглубоким лужицам на полу пробежала рябь. На платье к Мирани уселись стрекозы.

— Есть и другие пути. Сделай так, чтобы он всё забыл.

— Что забыл?

— Гермию и ее смерть. Тебе поможет вот это.

Одна рука вытянулась; влажные пальцы протянули ей плеть. Мирани сглотнула, потом стала карабкаться по ступеням. За мокрыми сандалиями тянулся след из водорослей. На вершине она протянула руку, взяла тонкий стержень, и на миг ее пальцы коснулись руки Царицы. Плоть была холодная, податливая, как вода.

Мирани поглядела на плеть. Она была увита золотыми и черными лентами, украшена узлами и фаянсовыми бусинами.

— Как же он забудет ее?

— Коснись его этой плетью. Тогда он до скончания времен будет странствовать по Иному Царству, отыскивая причину, которая привела его сюда, а ты, Архон и толстяк, который пришел с вами, сможете вернуться. Наверху вас ждет война; придется поддерживать Оракул, потому что люди должны слышать голос Бога. А Аргелин теперь мой.

Царица Дождя подняла голову; глаза из-под маски устремились на болото.

— Он идет. Сделай, как я велела, жрица. Иначе мой гнев падет и на тебя тоже.

Мирани обернулась и побежала вниз по ступеням.

Он пошатывался, но шел. Над ним хлопотал встревоженный Лис.

— Тебе надо отдохнуть.

— Некогда. — Шакал был бледен, на коже еще не просох пот, но в глазах горела прежняя холодная насмешка. Он с трудом выпрямился во весь рост, оглядел себя в серебряное зеркало. Потом сказал:

— Старик сделал, как обещал. Если она вынудит его поплатиться за это, клянусь, Сетис, я отомщу за нас обоих.

— Я не жажду возмездия. — Сетис уныло опустился в кресло. — Хочу только, чтобы отец оказался здесь.

Он не находил себе места от страха. Неужели Мантора убила отца? И где Телия?

Шакал сказал:

— Теперь дела пойдут быстрее. — И обернулся к Девятерым.

Девушки усадили Криссу на табуретку у окна. Тетия и Гайя не спускали с нее глаз. Прелестная блондинка все еще кипела от злости, сидела, демонстративно отвернувшись от всех, а когда Шакал окликнул ее:

— Пресветлая, — она даже не моргнула глазом.