Диалоги с Евгением Евтушенко - Соломон Волков

Волков: Возвращаясь к Че Геваре…

Евтушенко: Че Гевара был человек очень искренний, писал стихи – не очень хорошие, но по натуре он был поэтом. Мы разговаривали с ним целую неделю. Он давал нам время от двенадцати ночи до четырех утра, а потом шел спать. И уже в семь часов вставал, уже ехал. Он был министром тяжелой промышленности и работал как вол.

Я был в Боливии, в той деревне, где его убили. Его предали крестьяне, те самые, во имя которых он сражался. Там что произошло? К Че Геваре и его людям население относилось очень неплохо. Партизан кормили, давали молока, давали кров. А следом за ними, по горам, шли карательные отряды, которые насиловали, убивали… То есть его экспедиция приносила крестьянам несчастье. А относительно, так сказать, мечт о каком-то там будущем марксизма…

волков:…то беда была рядом, а не счастливое будущее.

Евтушенко: Да. Боливийцы не хотели меня там видеть. Туда, в эту деревню, очень трудно было попасть. Добраться можно было только на конях. Вот как в Гранд-Каньоне: там есть такие тропиночки, что вы должны бросить поводья, и кони вас доведут. Вы ни в коем случае не должны дергать за поводья. И то же самое там было, в Боливии, только нам с боливийским поэтом Педро Шимосе – японского происхождения боливиец – не давали лошадей. Они очень не любили корреспондентов, потому что им было стыдно, что они предали Че Гевару. И мы сидели с Педро, честно уж говорю, пили, и я ему читал свои стихи, а он мне свои. И крестьяне спросили, кто я. Я говорю: «Я не корреспондент. Мы поэты». Они не знали такого слова! Но когда я стал читать им свои стихи, они услышали в этом музыку, поняли: «Так ты cantante!» – то есть певец! И мы подружились, они дали нам коней, и мы поехали в деревню, где убили Че. Ла Хигера она называется. Че Гевара сидел за столом, когда вошел офицер, который его нашел. Че Гевара был ранен, у него была прострелена нога. И офицер скомандовал: «Встать!» Че сказал: «Я не буду вставать!» И тот в него сразу выстрелил. Потом отрубили его руки и послали в доказательство того, что это действительно Че Гевара…

Волков: А он в самом деле производил такое магнетическое воздействие своей личностью?

Евтушенко: Невероятное. Невероятное.

Волков: Но почему он не остался строить лучшее общество на Кубе? Почему ему нужно было отправиться умирать в Боливию?

Евтушенко: Потому что он болел мечтой о мировой революции.

Волков: А вот не от скуки ли такой мирной, созидательной, условно говоря, жизни он убежал?

Евтушенко: Ну как вам сказать… Он работал очень много. Но он не был таким вождем, как Фидель, – тот получал удовольствие от выступлений, от общения с народом. А Че Гевара был человеком дела. Он мечтал о деле.

Волков: Для него дело было быть с оружием в руках, значит? Его дело было стрелять, так получается?

Евтушенко: Мне тяжело об этом говорить… Я никогда не видел в нем «человека с ружьем», я видел его внутри семьи, жена у него красавица была. Он сам очень красивый был.

Волков: Романтический облик Че Гевары – это, по-моему, его главная сейчас карта.

Евтушенко: Лицо было у него очень благородное, рассказывал он нам очень хорошо и был подчеркнуто вежлив как-то. И очень грустен. Какая-то обреченность в нем сквозила. Ведь с ним произошли мистические вещи. Он сначала полетел во Вьетнам, вы знаете про это?

Волков: Нет.

Евтушенко: Так вот во Вьетнаме его встретил Хо Ши Мин и сказал ему: «Иностранцы в нашей борьбе не участвуют…» И тогда Че отправился в Боливию, навстречу своей смерти.

Евтушенко: Пиночет – это тоже особая история. Помню, на вечере Пабло Неруды в Чили сидел я рядом с одним генералом, и тот со мной заговорил, услышав, что я реагирую на стихи по-испански, – я знаю испанский язык довольно прилично, гораздо лучше, чем английский. И генерал сказал про Неруду: «Если б он только не занимался политикой!» Я говорю: «Ну, по-моему, он ко злу не зовет даже и в своих политических стихах». – «А вы вообще кто?» Я сказал: «Я русский». – «А, вы еще скажите, что вы Евтушенко!» Я сказал: «Да, я вот как раз Евтушенко». – «А-а… – и протягивает руку: – Генерал Пиночет».

Волков: Вот так вы познакомились с Пиночетом.

Евтушенко: Альенде был очень уравновешенный человек. Это был просто интеллигент, любящий литературу, он никогда не был коммунистом. Он был идеалистом-социалистом. И очень хороший человек.

Однажды к Альенде – он мне сам это поведал – пришли леваки. Они уже убили одного генерала, провоцировали, и кто знает, может быть, это подсадные утки были, – всегда среди экстремистов есть люди темные, неизвестно как втершиеся, гапоны, выражаясь русским языком. Так вот, они пришли к Альенде со списком: кого надо посадить.

Волков: Ну да, гапоновщина. То, что в 1905 году в России расцвело.

Евтушенко: А между прочим, в этом списке был Пиночет – среди других заговорщиков. И Альенде мне сказал: «Там тысяча человек было. Ну не может быть, чтоб там не было ни одного невиновного! Но Бог мне судья будет. Я, – говорит, – предпочитаю остаться наивным, но хочу дать пример, что в Латинской Америке может быть президент, который никогда не арестовал ни одного невинного человека».

Прав он ли нет? Конечно, некоторые обвиняют его в том, что в результате его позиции столько людей погибло на одном только печально известном стадионе, превращенном в концлагерь. Погиб такой замечательный человек, как музыкант Виктор Хара, которому отрубили руки…

Волков: Когда к власти пришел Пиночет, он не церемонился.

Евтушенко: Альенде мне позвонил однажды – мы должны были с ним увидеться: «Я сейчас не могу с вами встретиться, но очень вас прошу… Когда у вас будет выступление, вы можете выставить ваше стихотворение „Мучачо“? (Оно по-испански написано, посвящено Че Геваре и обращено к молодежи.) „Налево ребята, всегда налево! Но не левее сердца!“ Можете повесить? Потому что сейчас, – говорит, – леваки провоцируют конфликты, запугивают обывателей. И, может быть, некоторые из них – провокаторы или дураки». Вот так он сказал.

Волков: В любом движении всегда появляются какие-то экстремисты. Это с одной стороны. А с другой стороны – чилийский опыт по-своему оказался таким же символическим для второй половины XX века, как попытка построения «социализма с человеческим лицом» в Чехословакии. И то, что к власти пришел Пиночет, и то, что он сделал, находит поклонников до сих пор. Ведь очень часто можно услышать: «О, нам нужен свой Пиночет!»

Евтушенко: Это чилийский народ слышал даже от господина Немцова, который, будучи российским вице-премьером, приехал в Чили. Представляете, что чувствовала чилийская интеллигенция? Между прочим, что-то в этом роде, что-то положительное о Пиночете, сказал, к сожалению, и Александр Исаевич. Очень всё это латиноамериканцы помнят. Но это просто разные взгляды, не настолько хорошо они знали, так сказать, местную обстановку, которую я-то знал хорошо. Я вообще очень люблю Латинскую Америку. Вот есть у меня любимые страны! Вообще-то я был во всех странах. В девяноста шести, что ли. И я бы сказал так: плохих народов просто не существует. Народов! Вообще. Ну нету!