В перерывах суеты - Михаил Барщевский

Двадцать тысяч за пятнадцатиминутный сюжет в его «Скандале дня». Ежедневная передача, всего пятнадцать минут. Амбициозный ведущий, когда-то неплохо писавший журналист, мечтавший, чтобы его узнавали в лицо, а не только по фамилии, готов был вкалывать ради славы, не очень беспокоясь об оплате. Конечно, Глеб платил ему. Двести баксов за передачу. Мог бы, конечно, и меньше, но не хотелось торговаться. Да к тому же Саша, получая такие деньги, полагал, что он наколол Глеба. Это — хорошо. Глеб любил, когда люди считали, что они его накололи. Получая свои двести, Саша даже и не догадывался, сколько имеет он — продюсер.

Хотя, с другой стороны, все — честно. Ведь это он, Глеб, договорился с каналом, он дал пятьдесят тысяч генпродюсеру за эфир, он вложил триста тысяч в оборудование студии. А медиа-кампания, которую он провел, вложив свои, между прочим, деньги? Кто бы заметил эти самые «Скандалы дня», не пиши о них в еженедельных обзорах проплаченные журналисты? Он вложил свои деньги, рассчитывая получить прибыль. Это — бизнес. Правильно рассчитал — заработал, просчитался — потерял. А Саша пришел на все готовое, он ничем не рисковал. Вот и хватит ему двести баксов за эфир. Да и не мало это — тысяча с лишком в неделю, к тому же большая часть «черным налом». Так что никакого резона делиться с ним хоть толикой от денег, полученных за заказную передачу, попросту нет.

Глеб почувствовал, что начинает заводиться. Он не считал себя жадным человеком, но абсолютно не переносил, когда кто-нибудь покушался на его доходы. Даже если покушались в его собственном воображении. Глеб сам вправе решать, когда, кому и сколько дать денег. Он легко мог подарить свой любовнице бриллиантовое кольцо, если понимал, что это будет для нее неожиданностью, но никогда не дал бы и тысячи рублей «на шпильки» по ее просьбе.

Какой-то «жигуленок» впереди никак не уступал Глебу дорогу. Днем он ездил всегда с дальним светом, и машины уходили из крайнего левого ряда добровольно. А этот придурок как будто прилип левыми колесами к разделительной полосе. Глеб включил проблесковые фары, спрятанные под капотом, и нажал кнопку сирены. «Жигуленок» шарахнулся вправо, подрезав девицу на «Шкоде». «Баба за рулем, что пьяный с автоматом», — подумал Глеб. Конечно, официально он не имел права на мигалки и сирену. Но с удостоверением Фонда ветеранов КГБ он ничем не рисковал. Глеба очень веселило, как гаишники, прекрасно понимая, что в свои сорок он никак не мог быть ветераном этой славной организации, брали под козырек, возвращая ему «ксиву». Видимо, страх перед «конторой», даже в ее ветеранской ипостаси, гнездился на генетическом уровне. Удостоверение внештатного сотрудника ГАИ, которым Глеб пользовался раньше, никогда не производило такого эффекта. Парадоксально, но факт. Внештатнику официально полагались кое-какие льготы, ветерану «гэбухи» — никаких. На дороге же, в реальной жизни, результат был обратный.

Глеб далеко оторвался от потока автомобилей. Он вообще не любил ездить в окружении других машин. Его раздражало, что кто-то едет чересчур медленно, кто-то несется. Но больше всего его бесило, когда ему не уступали дорогу. Один из друзей, как-то проехавшись с ним, сказал, что он ездит, как живет. Всех презирает, всех обгоняет, всюду успевает первым, и все время на грани аварии. А еще рядом с ним укачивает. «Ну и черт с вами, — подумал тогда Глеб. — Не нравится, можете ездить на автобусе. И любить наступающих вам на ноги ...»

Впереди, метрах в трехстах, он увидел девушку, стоящую у края тротуара. Сразу было ясно, что это придорожная шлюха. Глеб никогда не имел дела с проститутками. И не из жадности. Просто он считал унизительным для себя платить за секс. Уже многие годы он мог получить любую женщину. Во всяком случае, он так считал. Да и, правда, отказы случались крайне редко. А может, он покушался только на те объекты, которые, он чувствовал, были доступны?.. Разумеется, он не хотел эту девушку. В том смысле, в каком мужчина хочет женщину. Но ему вдруг остро захотелось почувствовать свое превосходство. Нет, не превосходство. Власть денег. Деньги позволяли ему покупать забавные побрякушки, много путешествовать, понуждать людей ему прислуживать. Сейчас он решил испытать их способность унизить человека.

Глеб включил поворотник и резко пошел вправо...

— Работаешь? — Да.

— А что делаешь?

— Все что хотите. Я хорошо умею.

— И почем?

— Смотря что? Минет — двести. С ласками — триста. Потрахаться — шетсьсот.

Глеб чуть было не спросил — чего: долларов или рублей. Но быстро понял, что о долларах в таких масштабах эта девочка и мечтать не может. Но минет за восемь баксов — это уж чересчур, дешевле, чем в Таиланде.

— А где?

— В машине. Здесь есть пустырь. Недалеко.

— Презервативы у тебя есть?

— Конечно!

— Ладно, садись.

Она села рядом. В руках у нее был мятый пластиковый пакет с каким-то содержимым. Глебу стало интересно, что в нем. Ну ясно, что не доллары. Все-таки не все пластиковые пакеты в России используются для переноски «денег с человеческим лицом».

Какое-то время ехали молча. Потом Глеб подумал, что деликатничать вроде бы нечего. Не для этого он посадил ее в машину.

— А что у тебя в пакете?

— Кошелек, сигареты, салфетки. А что?

Глеб удивился тому, как легко, запросто она ответила. Попробовал бы кто-нибудь спросить его — Глеба, что у него в портфеле. Он бы расценил это как покушение на личную независимость. Хотя что за независимость у этой шлюхи? У женщины, торгующей своим телом, независимости быть не может.

— Сколько тебе лет?

— Восемнадцать. А что?

Неожиданно Глебу стало смешно. Его дочери тоже только что исполнилось восемнадцать. Теперь по законам плохого сценария сериала оставалось лишь выяснить, что зовут эту шлюху Ольгой, как и его дочь, раскаяться и «встать на путь истинный». Ни один продюсер такой сценарий не купит, хотя понимает, что миллионы наших «теть Маш» у экранов будут рыдать и всхлипывать. Но эти примитивные зрители не волновали рекламодателей. Наивному зрителю нечем платить за их товар. Вложиться в такой сценарий — выбросить деньги на ветер.

— И давно ты работаешь?

— Сегодня только вышла.

— Нет, я про вообще.

— Уже полгода. А что?

Какое-то время опять ехали молча. Она только иногда подавала голос: «Направо, налево». У нее была неплохая фигура. Вернее, она была плохая — чересчур худая, без груди и, как он успел заметить, пока она садилась в машину, без попы, но, по крайней мере, она не была коровой, что для уличной шлюхи уже немало. А вот лицо какое-то размазанное. Глаза блестели, но отнюдь не блеском восторга и восхищения. Тот блеск ему был хорошо знаком... А здесь — недосып или наркотики. У этой шлюшки причина могла быть и та, и другая. Вот только СПИДа Глебу не хватало. Он никогда в жизни сам не пробовал наркотиков. Естественно, не по идеологическим соображениям. Просто боялся стать зависимым. А свобода, свобода во всех ее проявлениях, была для него ценностью абсолютной. Конечно, Глеб понимал, что никакой реальной свободы у него нет. Вспоминая с неприязнью то время, когда ему пришлось зубрить и конспектировать классиков марксизма-ленинизма, он тем не менее некоторые цитаты оттуда помнил и признавал их справедливость. Ну, например: «нельзя жить в обществе и быть независимым от общества». Правда, он забыл, кто это сказал. То ли Ленин, то ли Плеханов. Да какая разница! Но одно дело зависеть от общества — от тех, кто платит деньги, кто покупает его передачи, и другое — от тех, кому платит он, от мелких чиновников, гаишников и прочей шушеры. Зависеть от продавцов наркотиков он не хотел. В этой стране, где понятие «дефицит» еще несколько десятилетий будет сидеть в сознании большинства населения, привыкать к какому-то товару, даже наркоте, было опасно. Плохое возвращается.