Шельф - Андрей Ильин

Резко и неожиданно упереться ногами в пол, чтобы обрести опору и тут же сильным рывком потянуть на себя левого бойца и… сделав встречное движение правой рукой, насадить его на стилет, целя в глаз. Убить удастся вряд ли, потому что руки скованы наручниками, но «ослепить» страхом и болью – возможно.

Боец взвыл, отпрянул, отпустил руку. Что и следовало ожидать.

Теперь, не раздумывая и не мешкая, ударить кулаком левой руки в переносицу правого противника. Ударить что есть сил, чтобы проломить хрящи, чтобы осколки под череп загнать. Так их учили на муляжах и учили на трупах. И его мышцы, его рука помнят этот поставленный инструкторами удар и теперь отработают его в полную силу без тормозов!

Хруст пробитой кости, вздох и падение тела. Уже мертвого. Не смотреть на него, не отвлекаться! Сделать два быстрых шага к третьему бойцу, ударить его по-простому – между ног, чтобы он согнулся от боли, и добить ударом кулака в основание черепа. Всё!

Окинуть взглядом поле боя.

Эти готовы. Тот, первый, который корчится на полу, зажимая ладонями лицо, безопасен. Но всё равно лучше подстраховаться, потому что раз в год даже грабли стреляют. Не должно оставаться в тылу живых противников, это правило без исключений.

Где Сергей Семёнович?

Вот он, стоит как прибитый к полу, пучит глаза, ничего не понимая. Нет, не боец, не «спец» – кабинетный «шпион», который всё больше бумажки перебирает и на ноутбуке стучит. Может, его чему и учили, только абы как, для галочки. А после он штаны в штабах просиживал, «аналитикой» занимаясь. В «поле» не ходил, в «боевых» не участвовал, зарубки на прикладе оружия не резал, товарищей не терял.

Визг! Сильно запоздалый…

Вероника! Ох, уж эти женщины. Когда ее кавалера смертным боем бьют-колотят – она криком кричит. Когда он освободился, своих врагов одолев – тоже! Вот и пойми их! Видно, страшно ей стало от увиденного, от мужских разборок. Надо ее успокоить, лишний крик теперь не нужен.

Обаятельно улыбнуться разбитыми в хлам губами. Подмигнуть подбитым глазом. Подойти ближе.

– Вероника, всё хорошо, всё кончено. – И, распахнув объятия, не очень сильно, но точно, ударить ее в висок костяшкой пальца.

Крик оборвался.

Вероника уронила голову на грудь…

* * *

– Ну что, поговорим, Сергей Семёнович?

– О чем?

– О самом насущном. О вас, обо мне, о планах переворота. О которых вы, возможно, осведомлены лучше меня.

– Нет, деталей я не знаю, только в общих чертах.

– Валяйте в общих. Если знать общую задумку, детали можно вычислить самому.

Молча смотрит на Веронику.

– Зачем вы ее?

– Радуйтесь, что не вас. Ни к чему ей слышать ваши признания. Это дело интимное, касается только вас и меня. Или вам свидетели нужны?

Сергей Семёнович отрицательно покачал головой.

– Тогда начинайте, у нас очень мало времени.

– Послушайте, давайте попробуем договориться. Я могу вывести вас отсюда.

– Это само собой. Но вначале ответы на вопросы.

Молчит, думает, прикидывает. А время тикает… Нет, так не пойдет, надо его поторопить.

– Вот часы. У вас две минуты на раздумье.

– А потом?

– А потом «горячий допрос». Знаете, что это такое? Это когда вас на кусочки нарезают. Ножом. Вот этим. Пальчики ломают… Мужского достоинства лишают… И вы начинаете говорить. Всё равно начинаете, но уже без пальчиков и мужского естества! Вам это надо? Откройте рот!

– Для чего?

– Чтобы кляп вам воткнуть. Вы же кричать будете от боли и страха. А нам шум ни к чему. Ну! У вас есть только два варианта: или открыть рот для кляпа, или для разговора.

Не верит… Люди никогда не верят в худшее. Это инстинкт самосохранения, который защищает. Все боятся, но никто не допускает самого страшного… Нет, так не пойдет. Иллюзий «языков» надо лишать сразу.

– Две минуты… Ваше время истекает.

Потому что для всех – истекает!

Подойти и уже без предупреждения и дополнительных угроз жёстко схватить пленника за руку, выдернуть из сжатого кулака мизинец и с хрустом переломить его. Пополам. Как карандаш.

Сергей Семёнович вскинулся, взвыл и тут же заткнулся, от удара в зубы.

– Я просил тишины. Рот вы открываете только для показаний. Какой пальчик у вас еще лишний?

Смотрит с ужасом. Из глаз текут слезы, из разбитого рта – кровь. Ему даже еще не больно, потому что адреналин, но ему уже страшно. Очень!

Схватить за еще один палец, надавить слегка, демонстрируя намерения. Демонстрация всегда важнее действия.

– Ну что, считаю до пяти? Раз!

Наращивать давление, чтобы больно было. Всё больнее и больнее. Это допрос еще не «по горячему», еще по «теплому» – «языкам» на фронте куда как хуже приходилось. Это, скорее, психологическое давление, хоть и на пальчик.

– Два!

Палец хрустнул.

Ну давай, давай, дозревай! Один черт – сломаешься! Или второй палец сломается! А потом еще один! Хоть все!

– Три!

– Хорошо, я скажу… Методы у вас!

– Такие же, как у вас! Просто мы местами поменялись… И от перестановки мест слагаемых, всё так сильно изменилось. Я слушаю! Только прошу без повторов и отступлений. То, что я знаю – не повторять. А чего не знаю, вы теперь быстренько расскажете. На всё про всё у вас пять минут. Через пять минут… Ну, вы понимаете!

Сергей Семёнович согласно кивнул. Потому что кабинетный работник. Потому что привык бумажки с места на место перекладывать. Пальчиками… Целыми…

* * *

Всё, теперь пора уходить и как можно быстрее. Потому что представился шанс! Может быть, мизерный, может быть, никакой, но нужно попытаться… Не себя спасая – вновь полученную информацию. Голову свою, которая как сейф.

– Вероника? Вероника!

Наклониться, приподнять, похлопать даму по щекам. Довольно ощутимо.

– Вероника! У вас тушь поплыла.

Распахнула глазки. Отшатнулась.

– Вы… меня…

– Я – вас. Для вашей же пользы. Зачем вам присутствовать при мужских разговорах? Давайте, приходите в себя, если не хотите остаться здесь навсегда.

Вероника в ужасе оглянулась по сторонам.

– Это вы… Их? Всех?

Как-будто она не видела, не присутствовала, не помогала. Ответить зло, чтобы пресечь разговоры.

– Нет, это они сами себя. Оступились. В жизни своей! Здесь война, здесь или я – их, или они – нас. И вас тоже! Решайте с кем вы?

Вероника еще раз взглянула на трупы. Усмехнулась криво: