Красная лента - Роджер Эллори

— Профилактика лучше лечения, — сказал я.

Пауэрс покачал головой.

— Тут лечение не поможет, друг мой. Поэтому остается только профилактика. Тридцать лет холодной войны убедительно доказали, что лекарства от этого нет. Ты либо предпринимаешь что-то, прежде чем это начинается, либо смотришь, как оно разрастается подобно раку. Как только эта штука укоренится в культуре, ничего поделать уже нельзя. Это болезнь. Медленная, коварная, неумолимая. Как вирус. Она ратует за равенство, за культурную и социальную силу. Это всего лишь повод для нескольких избранных убрать противников, прибегнув к средствам, которые ты сегодня видел на экране. Это происходит приблизительно в двух тысячах километров от того места, где мы сидим. И это происходит с людьми, которые никогда не соглашались на такую судьбу. — Он затянулся сигаретой. Пепел упал на пиджак, но он не обратил на это внимания. — Существует очень мало людей, которые могут иметь дело с подобными вещами. Очень мало людей, которые могут посмотреть на это и понять, что перед ними. Кэтрин видела это. Она сидела здесь, как и ты, и смотрела. Еще до окончания первой пленки она решила уйти. — Пауэрс сухо рассмеялся. — Насколько я могу судить, она хотела предпринять что-то задолго до того, как попала сюда. У нее просто не было четкой цели.

Пауэрс ожидал, что я закидаю его вопросами. Важными вопросами, на которые сложно найти ответ. Но я молчал.

— Хочешь знать, почему ты? — спросил он, вероятно, прочитав этот вопрос в моих глазах.

Я пожал плечами.

— Расскажите.

— Семьи нет. Высокий уровень интеллекта. Никаких связей с коммунистами. Ты одиночка. У тебя никогда не было связи с женщиной, которая хоть что-то значила бы для тебя. Твои политические взгляды размыты. Ты стремишься заниматься важным и полезным делом, но понятия не имеешь, чем именно. Это все, остальные причины не важны.

— Не важны? — спросил я. — Какие же причины могут быть не важны?

Он махнул рукой. Казалось, его нисколько не тронули фильмы, которые мы смотрели. Он вел себя непринужденно, и это не выглядело фальшивым. Меня раздражали его самоуверенность и выдержка.

— Так что ты думаешь? — спросил он.

— О чем?

— О том, что видел. О нашем разговоре. О том, что говорила Кэтрин. О том, чтобы изменить то, что там происходит.

— Вы спрашиваете, что я думаю об этом в целом или о том, что лично я должен предпринять по этому поводу?

— И то и другое.

— В целом? Боже, я не знаю! С этим надо что-то делать. А как рассматривается это дело? Как еще один Вьетнам?

Пауэрс рассмеялся.

— О чем ты говоришь?

— Ну, не знаю… Правительство…

— Правительство людей для людей. Не об этом ли написано в Конституции и Билле о правах? Что-то вроде того, верно?

— Я не говорю о себе, я говорю о правительстве, Белом доме, президенте…

— То, о чем они думают, неважно, — сказал Пауэрс. — По крайней мере, это не важнее того, что думаем я или ты. Те люди только в сенате и конгрессе. Черт, Рейган попал в Белый дом, потому что мы его туда посадили! Ты должен научиться смотреть на подобные вещи так, словно они зависят от тебя. Наше общество в беде, потому что каждый считает, что его все это не касается. Люди ходят на работу и считают, что она всегда будет ждать их. Они возвращаются домой. Жена готовит ужин, дети играют во дворе, они смотрят телевизор… Они просто сидят, хотя мир на грани того, чтобы взлететь на воздух, и думают, что кто-то пойдет и все исправит, что правительство, Белый дом, президент Соединенных Штатов знают, что нужно сделать, чтобы все было хорошо. Так вот что я тебе скажу, Джон Роби. Президент не знает, что нужно делать. Он просто видит картину целиком. Он видит распространение коммунизма как реальную угрозу…

— Вы же не думаете, будто я поверю, что президент Соединенных Штатов всерьез считает, что я смогу повлиять на происходящее?

Пауэрс покачал головой.

— Президент Соединенных Штатов даже не знает о тебе. Как он не был знаком ни с кем из ребят, которые отправлялись во Вьетнам, в Корею или высадились возле Дюнкерка. Мы маленькие люди, Джон, всегда такими были и такими останемся. Мы никогда не станем генералами, адмиралами или еще кем-то. Но знаешь что? Не генералы с адмиралами выигрывают войны. Маленькие люди, сотни тысяч таких людей — вот кто выигрывает войны. Кэтрин понимает, что…

— Довольно о Кэтрин, ладно? Что вы заладили? Боже, я ее едва знаю…

— А она считает, что знает тебя, и именно тебя она попросила себе в напарники. Я уверен, что она попросила об этом по какой-то причине.

— И что же это за причина?

— Равновесие.

Я нахмурился, покачал головой и усмехнулся.

— Так вы говорили, а не она.

Пауэрс улыбнулся.

— Она сказала это первая. Именно она посоветовала нам потратить на тебя чуть больше сил и времени. Она сказала, что из всех людей, которых она здесь встречала, в тебе больше всего равновесия.

— И что это значит, черт побери?

— У тебя лучшие перспективы, чем у большинства. Ты старше своего возраста. Она сказала, что ты можешь посмотреть и увидеть суть, а не внешнюю оболочку…

— Как-то это очень эзотерично, вы не считаете?

— Чего ты хочешь от меня, Джон? Чего, черт подери, ты от меня хочешь? Ты тут, потому что сам этого захотел. Лоуренс Мэттьюз общался с тобой и рассказал кое-что о том, чем мы здесь занимаемся. Это Центральное разведывательное управление. Это сердце Америки, где все, что ты прочел в Конституции и Билле о правах, поддерживается в реальности. Именно здесь люди, которые ничего не могут поделать с ситуацией, в которой очутились, имеют шанс что-то изменить. Ты понимаешь, о чем я? И если ты не хочешь принимать в этом участие, если считаешь, что совершил ошибку, согласившись прийти и поговорить об этом…

— Я так не считаю, — прервал его я.

У меня был свой мотив. Пауэрс, как и Кэтрин, поймет, что случилось, намного позже. Но к тому времени месяцы, проведенные в Лэнгли, останутся позади. Разговоры с Дэннисом Пауэрсом и Лоуренсом Мэттьюзом будут настолько несущественными, что о них никто и не вспомнит.

— Я пришел сюда, потому что мне было интересно, — сказал я. — Я пришел в Лэнгли, потому что Лоуренс сказал, что наши разговоры могут быть чем-то большим, чем просто разговорами, что я мог бы сделать нечто стоящее. Поэтому я пришел сюда и остался, Дэннис. То, что я до сих пор здесь, несмотря на разговоры об убийствах, несмотря на эти ужасные фильмы о преступлениях, которые совершаются за две тысячи километров отсюда… — Я улыбнулся. — Это все, что вам нужно знать.