Портрет обнаженной - Геннадий Сорокин

– Веселов! «Тумбочка» ждет! – напомнил я.

– В комнате Луизы Лапшина предложила обворовать Каретину, – словно спохватившись, начал оправдываться Веселов. – Я отказался, тогда она сама полезла в тумбочку.

– Он врет! – взвизгнула Татьяна. – Никуда я не залазила!

– Стоп! – потребовал я. – Отойдите друг от друга на пару шагов, а то, не ровен час, подеретесь. Кричать во время реконструкции не надо. Правду мы выясним другим способом.

Горбунов принес мне заключение судебно-дактилоскопической экспертизы. Я зачитал резолютивную часть:

– «Отпечатки пальцев рук на тумбочке и на коробке из-под чая оставлены Татьяной Лапшиной».

– Это он меня заставил! – не задумываясь, выкрикнула Татьяна. – Он сказал, что на нас никто не подумает…

– Вот шлюха! – вскочила со своего места Чистякова. – Это, значит, я воровка? На меня должны были подумать? Перед вами только мы в комнату Луизы заходили.

– Она так и сказала, – подлил масла в огонь Веселов. – «Нам бояться нечего, Луиза на Ленку подумает».

– Да я тебя! – заверещала Чистякова, рванула к Лапшиной и наверняка вцепилась бы ей в волосы, но Горбунов, бдительно контролировавший обстановку, успел схватить ее за шиворот и вернуть на место.

– Что ты мне? – выкрикнула Татьяна. – На себя посмотри! Проститутка, подстилка! Ты с какого класса с мужиками спишь? С шестого? Или еще в начальной школе начала? А ты, козел, сам предложил обворовать Луизу, а теперь на меня стрелки переводишь?

– Это я – козел? – поразился Веселов. – Ты подругу обворовала, а я виноват? Коли на то пошло, расскажи, куда это золотая цепочка у Москвиной пропала на Новый год? А кто у Осмоловского по карманам пальто шарил на перемене? Я, что ли? Я за тебя, Таня, сидеть не собираюсь.

Лапшина растерялась от новых обвинений и не нашла ничего лучше, как ответить отборным матом, бессвязным и неуместным.

– Стоп! – вновь приказал я. – Лапшина, еще слово, и я велю залепить тебе рот скотчем!

– Сейчас надо залепить, чего ждать-то! – высказался Веселов.

– Ах ты, мразь, – Лапшина подскочила к советчику и влепила ему звонкую пощечину.

Двое оперативников не стали дожидаться указаний, подбежали к разбушевавшейся девушке, схватили ее за руки, оттащили в сторону.

– Последнее предупреждение! – объявил я. – Еще хоть одно слово, и ты, Лапшина, будешь до конца реконструкции прикована наручниками к батарее.

Угроза подействовала на Лапшину. Она села на пол около матов, уткнула лицо в ладони и расплакалась от обиды.

– Господи, куда я попала! – простонала за «столом» Шершнева. – Одна подругу отравила, вторая – обворовала. Что вы за люди такие – пришли в гости, а сами…

– Шершнева! – пригрозил я. – Будешь морально-этические оценки гостям давать – без слов останешься. Будешь жестами объяснять, что делала.

– Мне продолжать? – спросил пришедший в себя Веселов. – Лапшина вытащила из тумбочки деньги и спрятала их в бюстгальтер. Потом мы… – он замялся, подыскивая слова.

Лапшина подняла голову, с изумлением посмотрела на меня: «Неужели заставите продолжить?»

– Реконструкция требует точного воспроизведения событий, – глядя в глаза племяннице Бирюкова, сказал я. – Никаких исключений мы делать не будем.

– Я поехал, – сказал Веселов и запрыгнул на маты.

Лапшина встала, отряхнула джинсы:

– Если я лягу с этим ублюдком, то задушу его, и у вас будет два трупа, – заверила она.

– Стоп, стоп! – подал голос Меринов. – Внесем коррективы в реконструкцию. Парень пусть лежит, а девушке разрешим сидеть рядом с матами на табуретке.

– Слово следователя – закон! – Я не стал возражать. – Веселов, лежи, отдыхай, а ты, Татьяна, садись на «тумбочку», приди в себя, успокойся… Кстати, сколько денег было в коробочке из-под чая?

– Ничего там не было, – сквозь зубы ответила Лапшина.

– Внесем ясность в этот вопрос, – предложил я. – Иван, зачитай показания Веселова в части кражи денег у Каретиной.

– Не надо читать, – опередила Горбунова девушка. – Сто восемьдесят рублей там было. Мы взяли сто двадцать, остальное оставили.

– Не «мы» взяли, а ты, – уточнил Веселов.

Я громко хлопнул в ладоши:

– Всем молчать! Мы собрались здесь по более вескому поводу, чем кража денег у Каретиной…

– Посадят тебя, Танька, и правильно сделают, – не обращая внимания на мои угрозы, сказала Чистякова. – Будешь с Волковым в соседних камерах сидеть, через стенку перестукиваться.

Я развернулся, но сказать ничего не успел. Долженко проворно закрыл подруге рот ладонью:

– Мы молчим. Больше ни звука, – пообещал он.

Я посмотрел на следователя. Меринов кивнул: продолжай.

– Перед тем как мы приступим к финальной части реконструкции, я предлагаю ввести в действие еще одного участника – Павла Волкова. Его не было на вечеринке, но он незримо присутствовал среди гостей. Не раз и не два его имя вспоминали в связи с предложением Каретиной организовать новую студию. Но это еще не все! Паша Волков был врагом Каретиной, а кое-кто из гостей – его другом. Тайным другом.

Я подошел к стоявшим у стены оперативникам.

– Виктор, – обратился я к заместителю Садыкова, – вон там, у дальней стены спортзала, распивают одеколон местные бичи. Иди к ним, выпей с мужиками, пожалуйся на жизнь. Тебе в последнее время крепко досталось: ты был гением, восходящей звездой современной живописи, а стал никем.

– У меня роль без слов? – уточнил оперативник.

– Ты пришел к бичам уже пьяный, так что какие у тебя могут быть слова? Одна нецензурная брань, – я посмотрел на часы. – Так-с! Иван, новости от Далайханова есть?

– Все идет по плану, – отрапортовал коллега.

– Итак, – продолжил я. – Мы закончили рассмотрение эпизода с применением Кутиковой сильнодействующего вещества и с эпизодом кражи денег у Каретиной. Следствие даст оценку действиям Кутиковой и Лапшиной, а пока приступим к заключительной части реконструкции и выясним наконец, кто же убийца Каретиной.

– Перекур! – отменил мое решение следователь. – У меня во рту пересохло.

– Десять минут – перерыв! – объявил я. – Девушки, кроме Лапшиной, могут пройти в дамскую комнату. Татьяна, тебе придется подождать второго захода. Я не хочу, чтобы вы, оставшись без присмотра, начали выяснять отношения.

– Мы потом поговорим, на улице, – пообещала Чистякова.

29

Во время перерыва я выкурил две сигареты подряд. Напряжение росло не только среди участников реконструкции. Мои нервы были натянуты, как струна: близился решающий момент, тот миг, когда я или окажусь победителем, или… О плохом думать не хотелось, и, чтобы отвлечься, я проверил готовность приспособлений для проведения химической части следственного эксперимента.