Цвет сакуры красный - Борис Орлов

Я злилась, очень злилась. Так злилась, что когда шла со смены домой сама накинулась на двоих модерн-боев[13]. А нечего в этих кургузых пиджачках и дорогих белых брючках точно гайдзины ходить! Со мной еще шестеро наших было, так что отделали мы этих империалистических лизоблюдов, чтоб их демоны в ледяном аду любили! Так отделали – любо-дорого посмотреть! Я даже штакетину из забора выломала и лупила их от всей души! И только когда эти червяки уже извивались на земле, в собственной крови и блевотине, вдруг подумала: жаль, что товарища Волкова сейчас с нами нет: посмотрел бы, как мы боремся контрреволюцией, с остатками буржуазной жизни, с теми, кто не хочет принять нашу революцию всем сердцем! Может, тогда бы он все понял, и не стал бы нас, точно глупых котят носами в ошибки тыкать. А ведь и он наверняка ошибается. Вот надо за ним последить внимательно. А когда он ошибется… когда ошибется, я подойду к нему посмотрю прямо в его круглые глаза, а потом скажу: «Сару мо кикара отиру[14]». Как приятно будет, когда он покраснеет от стыда!..

Наверное, глупо тратить выходной день на визит в Советское представительство, когда город так красив. А за городом еще лучше. Криптомерии и сосны слегка припорошены снежком, а ручьи так и не замерзли и журчат своей зуболомно-ледяной удивительно вкусной водой. Зимний японский лес – это не русские березки в снегу, не могучие ели с белыми шапками на лапах, но все равно – красив! Красив, черт возьми, до безумия! И вместо этой красоты, вместо храмов и развалин старинного форта, вместо бани и чайной церемонии – советские газеты в красном уголке? Бред!..

Вот только за четыре месяца пребывания Всеволода Николаевича в Японии у него это был всего лишь третий выходной. Субботники, внеочередные смены, работа в фонд Красной Императорской Армии или Красного Императорского Флота – вот далеко не полный перечень тех причин, по которым с выходными у инженера Волкова наблюдалась некоторая напряженка. И потому очень хотелось узнать обо всем, что творится в мире поподробнее – японские газеты все еще были для инженера «китайской грамотой». Нет, он уже понимал почти все, что ему говорили, а часто мог даже ответить, он уже читал техническую документацию – через пень-колоду, но все же… Но вот газеты, а того краше – японские политические программы на радио – вот с этим у него пока полный швах!

Поэтому-то и сидел Всеволод Николаевич, внимательно изучая газеты за все то время, пока был оторван от внешнего мира. Любопытное сообщение: в Нагасаки для разделки на металл прибыли три стареньких линкора типа «Марат», сиречь – «Петропавловск». В его реальности эти ветераны Первой Мировой еще успели повоевать в Финскую и Великую Отечественную. Хотя, если откровенно, проку от них было весьма и весьма мало: скорости никакой, бронирование – так себе, а системы управления огнем –так себе дважды. А тут вот пишут, что орудийные башни и орудия противоминного калибра будут использованы на строительстве крепостной оборонительной линии «Красные Курилы».

Волков откинулся на спинку стула и задумался. В его прошлом будущем японцы и в одиночку отгрохали на Курильских островах такие оборонительные сооружения, что взять их смогли только наши. Да и то потому, что к моменту нашего вмешательства Япония уже и так на ладан дышала. Нет, понятно, что не вмешайся СССР в сорок пятом – янкесы бы еще десять раз кровью умылись, но будем справедливы: если бы к моменту нашего наступления японцы не влипли так конкретно в Тихом океане и в Индокитае – хрен бы мы за неделю все Курилы захватили! А теперь в эти острова еще больше бетона и стали вбухают, орудийные башни с двенадцатидюймовками установят, минами все вокруг засыплют… Yankee you are welcome![15] Считалось, что самой сильной в мире была оборона Владика, а вот теперь… Теперь с Курилами вовсе не совладать!

«Так, а что же у нас на Балтике и в Черном море будет? Ах, вон что! Японцы передали СССР два линейных корабля «Фусо» и «Ямасиро»[16]. Чего-чего? «Фусо» переименован в «Октябрьскую революцию», а «Ямасиро» – в «Парижскую коммуну»? Прикольно! «Cool!» – как говорило подрастающее поколение. То есть, будет говорить… то есть мы еще посмотрим, будет ли… Тьфу, запутался в конец!»

Волков-старший отложил газету. «Нет, все-таки здорово, что в этом мире мы так удачно задружились с японцами. У нас много общего, да и интересы практически параллельные, а вовсе даже не пересекающиеся… Мы им продукты поставляем. И сами не голодаем, и им теперь полегче становится. А они нам – производство помогают налаживать…»

Тут он невольно рассмеялся – вспомнил, как на заводе рабочие обсуждали поставки молочных продуктов из СССР. Один из операторов – молодой застенчивый парень по фамилии Хаякава осторожно спросил у него, что такое «творог»? Всеволод Николаевич, старательно подбирая слова и поминутно залезая в словарь, долго и трудно объяснял пареньку про кисломолочное брожение, про казеин, про створаживание. Тот только кивал и кланялся, но явно ничего не понимал, потому что потом спросил: а на что творог похож? Инженер ответил: «Как тофу[17], только зернистый и совсем белый». Парень снова закивал, а потом снова задал вопрос: из чего же получается этот русский тофу? Ситуация стала напоминать анекдот про папу, умственно-отсталого сына и море[18]. Волков не успел ответить, когда пробегавший мимо рабочий, видимо уже давно живший в городе, насмешливо бросил: «Бака-дэс[19]. Из коровы!»

Должно быть, Хаякава знал, как выглядит корова и как делают настоящий тофу, а потому его посетило видение ферментации, замачивания в соленой морской воде и прессования несчастной буренки. Картина, нарисованная его воображением оказалась неслабой. Паренек замер, по-лягушачьи приоткрыв рот, а потом спросил: много ли творога делают и едят в России? Волков не успел ответить – его отвлекли дела, зато вечером ему пришлось объяснять схему производства творога всей смене чтобы отвести от населения СССР подозрения в лютом садизме и коровоненавистничестве…

-…конечно, молодцы, – донеслось до него внезапно.

Он скосил глаза. Чуть в стороне высокий человек в военно-морской форме сел напротив дежурного и, вытащив из коробки папиросу, продолжил негромко:

- Молодцы-то они молодцы, а только разбранили нас ой-ёй как. Наши-то ребята эти линкоры по Севморпути еле-еле дотащили, даром что у них обводы ледокольные, а все же. Машины еле тянут, погода – черти ворожат, в кубриках холодно, влажно… А эти здесь: а что ж вы свои «Измаилы»[20] на металл разделали? Они не хуже наших «Фусо», а старые корабли оставили? Зачем? Нам, говорят, по соглашению новых линкоров строить нельзя, хотя мы во Владивостоке построим, только они официально вашими числиться станут. А вы такие хорошие корабли – на металл. Атташе прямо черным весь стал: они ж его в дерьмо мордой макают. И все так вежливо, как у них принято, все с поклонами, с улыбочками…

Моряк огорченно махнул рукой, дежурный принялся его утешать, а Волков вдруг подумал, что, конечно, общего в двух народах много, но ведь и различий – мама не горюй! На память ему пришла история, рассказанная в вагоне-ресторане подвыпившим милиционером, переводившимся на Дальний восток из Крыма…

-… Понимаешь, товарищ, цыгане – им же не объяснить, что Советская власть! Темный народ, да и вправду сказать – вороватый.