Цвет сакуры красный - Борис Орлов

Тут Волков отвлекся и посмотрел на карманные часы: сколько там осталось до радиотрансляции парада демонстрации из Москвы? Подумалось: «А не зря ли продали наручные часы?» Тут же мысли перескочили на финансовое положение семьи. С одной стороны, его заработок был вполне достаточным: с учетом системы партмаксимума, он все равно получал целых восемнадцать червонцев… хотя, если бы был беспартийным – оклад был бы все сорок! «Да ладно, – рассудил Волков. – Стыдно получать больше Сталина![3] Но все-таки правильно часы продали: тысяча триста рубликов лишними не стали. Да и внимание могли ненужное привлечь…»

В этот момент приемник, словно сам собой мигнул зеленым глазком индикатора и расписанный фантастическими цветами динамик отчетливо произнес:

- Внимание!.. – и после минутной задержки с хрипотцой выплюнул – Красная площадь…

Всеволод Николаевич вздрогнул и снова посмотрел на часы.

- Вся Москва в радостном волнении, – сообщил диктор. – Все глаза обращены к Спасской башне. – Тут снова вмешались помехи и дальше Волков услышал только – Чере… …уту начнется …рад!

Потом ударили куранты. Но в их привычную с детства мелодию вплетался какой-то посторонний звук – глубокий и всеобъемлющий.

- Бьют куранты, – пояснил диктор. – Вы слышите, товарищи, как в храме Ленина звонят в гонг.

Всеволод Николаевич чуть не подавился папиросой. «Где?!! Куда?!!»

- С первым ударом курантов и гонга на трибуну Мавзолея поднимаются руководители Партии и Правительства, – выдал комментатор радостно. – Впереди всех – Великий Учитель Товарищ Сталин! Ура! Банзай!

Волков почувствовал, что сходит с ума. Храм Ленина?!! Банзай Сталину?!! Интересно, какие еще сюрпризы готовят ему парад и демонстрация? «Эх, жаль сына рядом нет! – Он огорченно прицокнул языком – Он бы не так поражался: он-то не помнит тех парадов…» Отрешенно прослушал речь Ворошилова, отметив про себя, что подобные речи он слышал в детстве и юности. «Красная Армия, Воздушный и Военно-морской флоты зорко и грозно стоят на рубежах советской земли, готовые каждый миг к действию…» Заинтересовало его только упоминание Японских вооруженных сил, что «плечом к плечу со своими братьями из СССР сражаются за великое дело Ленина».

Потом командовавший парадом Буденный отдал всем известную команду: «Побатальонно! На одного линейного дистанция! Первый батальон прямо, остальные – напра-ВО! Шагом… МАРШ!» и из динамика раздался слитный, подобный шуму морского прибоя, грохот сапог. Диктор сообщал, какая часть проходит сейчас мимо Мавзолея, и Всеволод Николаевич снова удивился, услышав: «Мимо Мавзолея проходит сводный батальон первого пехотного полка Красной Японской Армии. Возглавляет батальон командир орденоносец товарищ Масахару Хомма[4]! Командуя полком, товарищ Хомма отличился во время обороны Мукдена, показав врагам, что такое пролетарская защита! Что такое красный удар!» Знавший, что Масахару Хомма разделал янки на Филиппинах похлеще, чем бог – черепаху, Волков не сомневался, что этот товарищ показал китайцам места зимовья раков, а также познакомил их с методами Сидора по воспитанию коз.

Гудели двигатели автомобилей, диктор старательно перечислял, что в настоящий момент везут по брусчатке Красной площади. Пушки, гаубицы, зенитные орудия… Звенела мостовая под ударами копыт – скакала конница, рычали двигателями танки…

- Слышите? – поинтересовался динамик. – Это истребитель. За ним еще один, и еще…

Опять вмешались помехи, а потому, когда снова появился голос, считавший: «сорок три… сорок четыре… сорок пять…», Всеволод Николаевич не сумел понять: считает ли диктор самолеты, пролетающие на Кремлем или танки, ползущие по площади?

После частей Красной армии на площадь вышли колонны демонстрантов, а над ними со звуком рвущейся парусины неспешно плыли тяжелые бомбардировщики. Судя по восторженным воплям диктора это были какие-то новые самолеты. «Странно, – подумал Волков. – ТБ-1 уже не в первый раз должны пролетать, а для ТБ-3 вроде как рановато…» И тут снова загремели гонги.

- На площадь выходит колонна трудящихся Социалистической Японской Империи, – радостно воскликнул диктор. – Над колонной реют транспаранты, на которых написано: «Слава великому учителю, товарищу Сталину! Слава братскому народу Советского Союза! Да здравствует Первое мая!»

Тут его комментарии утонули в диких воплях «Банзай!» Волков ошалело прикурил папиросу от мундштука и выдавил:

- Вырвите мне язык, но я должен это видеть…[5]

Ему до одури захотелось в Москву. Посмотреть родной город, в котором он родился и вырос, но таким, каков он здесь и сейчас, Всеволод-старший видел его только на фотографиях да в старых кинофильмах. А ведь сейчас в Москве можно пойти посмотреть постановки Мейерхольда, в живую увидеть игру молодой Марецкой, Грибова, Яншина, Масальского – тех мэтров, которых он если и видел, то только на экране, да и уже в солидном возрасте. «Решено, – думал Волков. – Вот летом будет у меня отпуск – не поеду ни на какое море и ни на какой Кавказ, а рвану в Москву! Недельку-другую проведу в столице, сам все своими глазами увижу, своими руками все пощупаю…» Тут ему в голову пришла шальная идея: ведь в Москве он может отыскать своих молодых предков: бабушек и дедушек. Причем сейчас они – совсем еще юные ребята, комсомольцы, активисты, студенты… «Можно было бы рассказать им, что будет с ними потом… если бы я сам знал, что именно с ними будет! Вот же чертовщина…»

Он мечтательно улыбался, когда услышал звон дверного колокольчика и следом за ним – голос Груши. Девушка с кем-то коротко переговорила, потом по дощатому полу дробно застучали каблучки и…

- Всеволод Николаич! – Груша влетела в комнату цветастым ситцевым вихрем, – Всеволод Николаич, телеграмма для вас!

Она протянула Волкову узкий синий конверт, на котором красовался штамп «Срочная. Служебная». Внутри оказалось распоряжение ВСНХ[6] в кратчайший срок прибыть в Москву, во Всехимпром[7].

«Бойся своих желаний – они имеют тенденцию сбываться, – усмехнулся Всеволод-старший про себя. – И за каким, интересно, я потребовался этому… хм-м прому?» Разумеется, объем знаний у него такой, что хоть сейчас шагай за нобелевкой, вот только внедрить все что он знает, в настоящий момент не представляется возможным. Хоть удавись. А ведь станут требовать еще чего-то. Как же: обычный инженер, да еще не самого передового завода – и вдруг предлагает новшества для армии. Причем аргументы предсказуемы: «Вы же, товарищ Волков – коммунист. Значит, должны понимать… Вот она – обратная сторона награждения. «Темная сторона силы...» Ладно, как-будь отобьемся, лишь бы в прошлом моем копаться не начали…» Тут перед мысленным взором возник товарищ Регер, и словно наяву прозвучали слова: «Таким кадрами разбрасываться нельзя. Нам, дорогой товарищ, этого Советская Власть не простит!»

- Ах, ты ж, б…ь! – в сердцах выругался Всеволод-старший. – Не было у бабы заботы – купила баба порося!

Праздничное настроение прошло, как и не было. За обедом он сидел задумчивый и не разговорчивый. И Груша, и пришедший к ней Вася, разумеется, обратили на это внимание, но лезть с расспросами не рискнули. И только потом, уже на кухне, готовя самовар, девушка шепнула жениху: