Сумеречный Взгляд - Дин Кунц

Но я заметил, что, когда кто-нибудь умирал, Дентон проводил с семьей покойного больше времени, чем любой из друзей или родных. Он всегда был тут как тут с советом и сочувствием, вовремя подставлял свое надежное плечо, чтобы на него опереться, и жилетку, чтобы в нее поплакаться, выполнял разные поручения для семьи усопшего, помогал как только мог и постоянно заходил с визитом в осиротевшую семью даже после похорон любимого человека — просто проведать их, узнать, как у них дела и не может ли он чем-нибудь им помочь. Повсюду его превозносили за сочувствие, человечность и щедрость, но он скромно отказывался от похвал. Это смущало меня еще сильнее. Особенно это смущало меня, когда я видел внутри него гоблина, который при людском горе непременно скалился пуще прежнего и даже, казалось, питался несчастьями скорбящих. Кто был настоящий дядя Дентон: злорадное чудовище или добрый сосед и верный друг?

Я все еще не дал себе какого-нибудь ответа на этот вопрос, когда восемь месяцев спустя моего отца раздавило насмерть его собственным трактором «Джон Дир». Он работал на этом тракторе, выкорчевывая большие камни на новом поле, которое собирался обрабатывать, — участке в двадцать акров, не видном из нашего дома и окруженном лесом, протянувшим к Сискию свою жадную руку. Его обнаружили сестры, когда пошли поглядеть, почему он не пришел домой на обед, а я узнал о случившемся, только вернувшись со школьных соревнований по борьбе часа два спустя. («О, Карл, — сказала тогда Дженни, прижавшись ко мне, — бедное его лицо, бедное его лицо, все черное и мертвое, бедное его лицо!») К этому времени тетя Пола и дядя Дентон уже сидели у нас. Он стал той скалой, на которую могли опереться мать и сестры. Он попытался утешить и меня, и его горе и сострадание казались искренними, но я видел, как внутри плотоядно ухмылялся гоблин, буравя меня жгучим красным глазом. Хотя я почти готов был поверить, что скрытый внутри его демон — плод моего воображения или даже доказательство моего прогрессирующего безумия, я все же убежал от него и старался по возможности избегать его.

Сначала у шерифа графства были подозрения по поводу смерти отца, потому что некоторые ранения на его теле вряд ли можно было объяснить опрокинувшимся трактором. Но поскольку ни у кого не было повода убивать отца и поскольку не было никаких других улик, способных указать на насильственную смерть, шериф в конце концов пришел к заключению, что папу убило не сразу в тот момент, когда трактор упал, придавив его, что он некоторое время агонизировал и этим были вызваны непонятные увечья. Во время похорон я упал в обморок, как это случилось год назад на похоронах бабушки, и по той же причине: разрушительная волна психической энергии, бесформенный нарастающий поток жестокости обрушился на меня, и я понял, что моего отца тоже убили. Но я не знал, кто и как.

Два месяца спустя я наконец собрался с духом и сходил на поле, где произошел несчастный случай с отцом. Ни секунды не колеблясь, я направился к тому самому месту, где он погиб, и когда я опустился на колени на землю, принявшую его кровь, меня посетило видение: дядя Дентон бьет отца в висок обрезком трубы, избивает до потери сознания и опрокидывает на него трактор. Отец пришел в себя и прожил еще пять минут, а дядюшка Дентон стоял над ним, глядел и наслаждался. Я не вынес ужасов этой сцены и лишился чувств, придя в себя через несколько минут. Голова страшно болела, руки судорожно вцепились в комья влажной земли.

Два последующих месяца я тайно вел расследование. Дом бабушки был продан вскоре после ее смерти, но я отправился туда, когда новых владельцев не было дома. Я пролез через окошко в фундаменте, которое, как я знал, было без засова. Постояв внизу, а затем наверху лестницы в погреб, я уловил смутные, но безошибочные психические образы, которые убедили меня в том, что Дентон столкнул ее вниз, спустился по ступеням и сломал ей шею, когда падение не довершило дела, как он планировал. Я начал размышлять о необычно долгой череде злосчастий, которую жители нашей долины переживали на протяжении последних двух лет. Я сходил на засыпанное булыжником пепелище дома Уитборнов, где в пламени погибли трое детей. Пока людей, купивших дом, принадлежавший ранее Дженереттам, не было дома, я проник внутрь и возложил руки на топку, откуда вытекли смертоносные испарения. И в том, и в другом случае я почувствовал сильное психическое ощущение, указывавшее на то, что здесь замешан Дентон Гаркенфилд. Когда мама однажды в субботу отправилась в столицу графства за покупками, я поехал с ней. Пока она ходила по магазинам, я пробрался к заброшенному дому, в котором был обнаружен истерзанный, израненный труп Ребекки Норфрон. И там тоже психическому взгляду был доступен кровавый след Дентона Гаркенфилда.

При всем при этом у меня не было никаких улик. Моя история о гоблинах и о том, что я только сейчас раскусил истинную сущность Дентона Гаркенфилда, удостоилась бы не большего доверия, чем два года назад. Если я прилюдно обвиню его, не имея возможности отправить его за решетку, я, несомненно, стану очередной жертвой «несчастного случая» в долине. Мне нужно было добыть доказательства, и я надеялся раздобыть их, подкараулив момент и уловив предупредительное излучение его следующего преступления. Если я буду знать, где он собирается нанести удар, я смогу подоспеть туда и этаким драматическим манером вмешаюсь, после чего очередная жертва — спасенная лишь благодаря моему вмешательству — даст против него показания, и его посадят в тюрьму. Я страшился такого столкновения, боялся, что все испорчу и дело кончится тем, что мой труп ляжет рядом с трупом жертвы, которую я хотел спасти, но я не видел толку в любых иных действиях.

Я начал проводить больше времени с дядюшкой Дентоном, хотя его отталкивающая двойственная сущность приводила меня в ужас, надеясь, что, находясь рядом с ним, мне легче будет уловить предчувствие, чем вдали от него. Но, к моему удивлению, прошел год, а никаких событий, которых я ожидал, не произошло. Я и в самом деле ощущал несколько раз, как вздымается внутри него жестокость, но я не ощущал никаких образов надвигающейся бойни. И каждый раз, как его злоба и ярость достигали невиданной, казалось, силы, каждый раз, как я думал, что теперь-то он должен нанести удар, чтобы ослабить внутреннее давление, он ненадолго уезжал — то по делам, то в небольшой отпуск вместе с тетей Полой. И каждый раз он возвращался в более уравновешенном состоянии — ненависть и ярость не исчезали, но ослабевали в нем. Я подозревал, что он причиняет людям страдания там, куда уезжает, опасаясь приносить слишком много несчастий близко от собственного дома. Когда мы были рядом, мое ясновидение не могло мне открыть замыслов этих преступлений, потому что, пока он не отправлялся — куда бы он ни ездил — и не находил возможности творить зло, он и сам не знал, где и как нанесет следующий удар.

Затем, после того как долина целый год жила в мире, я начал ощущать, что он намеревается вновь развернуть войну на прежнем поле боя. Хуже того, я чувствовал, что он собирается убить Керри, моего двоюродного брата, своего приемного сына, которому он дал свою фамилию. Если живущий внутри него гоблин питается человеческой мукой, как я уже начал подозревать, тогда после смерти Керри его ждет неслыханное пиршество. После смерти мужа, много лет назад, тетя Пола была глубоко привязана к сыну, и потеря Керри добьет ее — а гоблин будет рядом с ней не только на похоронах, но двадцать четыре часа в сутки, по семь дней в неделю, упиваясь ее агонией и отчаянием. Когда ненависть гоблина начала день ото дня становится все сильнее, когда предзнаменования надвигающейся жестокости стали все более ощутимы для моего шестого чувства, я просто обезумел — я не мог уловить ни места, ни времени, ни способа, которым будет совершено грядущее убийство.