Сумеречный Взгляд - Дин Кунц

На ярмарке, на этом фантастическом ткацком станке, в ход шли и экзотические зрелища, и запахи и звуки, из которых ткали ослепительную ткань, приводящую в восторг простаков, привычную и исключительно удобную ткань, которую мы, балаганщики, накидывали на себя весело, с облегчением после двух дней дождя, после смерти нашего «толкача». Среди звуковых нитей были: музыка с карусели, «Стриппер» Дэвида Роуза, вырывавшийся из динамиков в одном из балаганов, рев мотоцикла, на котором какой-то сорвиголова носился по «деревянной стене смерти», скрип и скрежет каруселей, свист сжатого воздуха, вертевшего металлические кабинки «тип-топа», рокот работающих на полную мощность дизелей, разливающийся соловьем зазывала с «десяти в одном», мужской и женский смех, крики и хохот детей, несущиеся отовсюду голоса зазывал: «Сейчас я тут такое устрою!» Становясь тканью на стенке, протягивались через челнок волокна запахов, нити ароматов: запах жира с кухонь, горячего попкорна, горячих очищенных земляных орехов, дизельного топлива, опилок, сладостей, расплавленной карамели в благоухающем паре, поднимающемся из чанов за стойками. Звуки и запахи были тканью ярмарочного наряда, но зрелища были красками, благодаря которым она вся сверкала: некрашеная полированная сталь яйцевидных капсул «бомбардировщика», падая на которые солнечный свет будто плавился и растекался мерцающими серебристыми струйками ртути; вертящиеся красные кабинки «тип-топа»; блеск золотых цехинов, сверкающие брызги и сияющие полосы на костюмах девиц из игривых шоу, дефилирующих по круглым платформам, дразня и намекая на прелести, которые предстанут взорам посетителей внутри палаток; красные, синие, оранжевые, желтые, белые, зеленые вымпелы, трепещущие на ветру, точно крылья тысячи привязанных за лапку попугаев; гигантское смеющееся лицо клоуна на фасаде балагана, с тем же красным носом; круговерть медных шестов карусели. Это волшебное одеяние ярмарки было раскрашено во все цвета радуги, со множеством потайных карманов, вычурно скроенное и сшитое. Стоило надеть его, и все заботы реального мира исчезали.

В отличие от простаков и большинства балаганщиков, я не мог убежать от всех своих бед в свистопляску ярмарки, потому что я ждал, когда в аллею войдут первые гоблины. Но день перешел в сумерки, сумерки уступили место вечеру, а ни один из демонов не появился. Их отсутствие не успокоило и не обрадовало меня. Йонтсдаун был их гнездом, рассадником, и на ярмарке гоблинов должно было быть больше, чем обычно. Я знал, почему они держатся в стороне. Они ждали настоящего развлечения в конце недели. На сегодняшний вечер в расписании не стояло ни одной трагедии, ни одного парада крови и смерти, поэтому они ждали до завтра или до послезавтра. Тогда они явятся скопом, не меньше сотни, и все будут стремиться попасть на чертово колесо. И если все пойдет по их плану, на колесе скорее всего произойдет «механическая неполадка», из-за которой оно либо рухнет, либо развалится. В день, на который будет намечено это событие, они и явятся на ярмарку.

* * *

В тот вечер, когда простаки ушли, на ярмарке погасли все огни, кроме ламп карусели — балаганщики собрались там, чтобы отдать последний долг Студню Джордану. Несколько сот человек окружили карусель. На стоящих в первых рядах падал янтарный и красный свет, который при данных обстоятельствах, казалось, исходил от свечей в храме, а те, кто находился в отдалении в этом своеобразном нефе на открытом воздухе, стояли либо в почтительной тени, либо в скорбном мраке. Некоторые забирались на ближайшие карусели, иные залезали на грузовики, стоящие вдоль центра ярмарки. Все молчали, как молчали они в понедельник утром, когда обнаружили тело.

Урну с прахом Студня водрузили на одно из сидений. По обеим сторонам стояли в почетном карауле русалки, горделивый кортеж лошадей сопровождал катафалк спереди и сзади. Артуро Сомбра включил двигатель, приводящий в движение карусель, но не включил музыкальное сопровождение карусели.

Карусель закружилась в тишине, и Дули Монета прочитал избранные отрывки из «Волынщика у ворот рассвета» — главы из книги Кеннета Грэма «Ветер в ивах», ибо такое желание Студень высказал в своем завещании.

Наконец мотор карусели заглох.

Лошади плавно скользнули и замерли.

Огни погасли.

Мы отправились домой, и Студень Джордан тоже.

* * *

Райа мгновенно заснула, но я никак не засыпал. Я лежал и размышлял о Джоэле Таке, беспокоился о чертовом колесе и о видении залитого кровью лица Райи, думал о планах, которыми, возможно, уже сейчас заняты гоблины.

Ночь еле тянулась. Я проклинал свой Сумеречный Взгляд. Бывают такие минуты, когда я жалею, что не родился на свет без всяких психических способностей, особенно без способности видеть гоблинов. Ничто порой не кажется желаннее полного неведения, с которым остальные люди болтаются среди гоблинов. Может, оно и лучше — не знать, что эти твари находятся среди нас. Лучше, чем видеть... а потом чувствовать себя беспомощным, загнанным, подавленным численным превосходством противника. Незнание по крайней мере могло бы вылечить от бессонницы.

Правда, если бы я не видел гоблинов, я бы уже скорее всего был мертв, пав жертвой садистских игр моего дядюшки Дентона.

Дядя Дентон.

Пришло время поговорить об изменено гоблине, скрывавшемся в обличье человека в моей собственной семье. Его обличье было настолько безукоризненным, что даже отточенное лезвие топора оказалось неспособно стесать фальшивую личину и открыть скрывшегося внутри монстра.

Сестра моего отца, тетя Пола, была замужем первым браком за Чарли Форстером, и от этого союза на свет появился сын Керри, в тот самый год и месяц, когда у моих стариков родился я. Но Чарли умер от рака — тоже своего рода гоблина, сожравшего его изнутри, и упокоился в земле, когда и Керри, и мне было по три года. Тетя Пола жила одна десять лет и в одиночку растила Керри. Но затем в ее жизни возник Дентон Гаркенфилд, и она раздумала коротать дни во вдовстве.

Дентон был пришельцем в наших краях, даже не из Орегоны — он был родом из Оклахомы (по крайней мере, так он утверждал), но все приняли его с удивительной готовностью, особенно если учесть, что третье поколение жителей долины обычно называли «пришлыми» большинство тех, кто вел свой род от поселенцев Северо-Запада. Дентон был красив, с мягкой речью, вежливый, скромный, всегда готовый рассмеяться, прирожденный рассказчик с практически неистощимым запасом забавных анекдотов и интересных баек. Это был человек с простыми вкусами, без претензий. Хотя, судя по всему, деньги у него водились, он не тряс ими на каждом углу и не делал вид, будто деньги ставят его выше, чем любого из соседей. Он понравился всем.

Всем, кроме меня.

В детстве я не был способен ясно видеть гоблинов, хотя и знал, что они отличаются от прочих людей. Порой — хотя и не слишком часто в сельской глуши Орегона — я сталкивался с людьми, в которых было что-то смутное и странное — темный, дымный, клубящийся контур внутри, — и ощущал, что с этим человеком нужно быть осторожным, хотя и не понимал почему. Зато потом, когда взросление начало изменять мой гормональный баланс и обмен веществ, я начал различать гоблинов яснее — сначала смутные очертания, а позже — во всех подробностях.