Райские псы - Абель Поссе

Травы, кусты, большие деревья и ягуары первыми обнаружили, что боги-то были фальшивыми.

Приметливые и прозорливые обезьяны тоже успели смекнуть: серпы и молоты бородатых пришельцев — орудия уничтожения. Что за абсурд! Они валили леса и рушили жизнь, сложнейшую жизнь, зародившуюся вместе со временем. С корнем вырывали травы, лианы, жгли листву и ветки, пока не появлялся кусочек пустыни — квадрат лысой земли. А потом мужчины со светлой кожей принимались работать: день и ночь, забывая жен и детей своих, принося в жертву радость земную и часы, что должны отдаваться богам и любви. Зачем? Чтобы засадить ту же землю. На сей раз тщедушной рассадой из питомников, жалкими кустиками, достойными лишь презрительной улыбки.

То выстраивались рядами «полезные растения», чьи плоды ценились на рынке.

Так случилось, что обезьяны подняли свой бунт (тоже первый в Америке) почти одновременно с полковником Ролданом. И хоть было ясно, что сил у них маловато, окружили гигантскую сейбу, которую человеческие существа называли Древом Жизни. И начали оглушительно выть и швырять экскременты.

Но розовокожий и голый человек, Адмирал не сумел их понять. Со всегдашней самонадеянностью предпочел он думать, что то был какой-то особый знак почитания.

Тогда обезьяны решили искать подмоги у ягуаров и индейцев-карибов (обиженных на весь мир за свое уродство и всегда готовых к бою). Ягуары растерзали семью астурийцев-первопроходцев и покалечили какого-то баска, сажавшего чеснок и табак (он работал уже на гринго Данхилла). Но все оставалось по-прежнему.

Исчезли веселые пальмовые рощи — стайки приветливых и простодушных девчушек, выбежавших к морю (но белокожие варвары ничего не умели замечать).

Два весьма почитаемых священных дерева были срублены, и из них изготовили отличный прилавок и табуреты для притона Доминго де Бермео. Излишки досок он продал на скамейки в собор.

Огромная вэра[82]— самое главное дерево-мать этих земель (ведь растения в какой-то мере тяготеют к матриархату) — предсказала, что битву они проиграют. Бледнолицые опьянены жаждой уничтожения, они позабыли о своей изначальной связи с Всеобщим и предали вечное братство всего живущего на земле. Они погрязли в пороках, но и пороки не приносят им радости. Об Адмирале же, укрывшемся под ветвями большой сейбы, вэра сказала: «Он мечтатель. И нет на него никакой надежды. Он больше не видит реальности».

Там, куда проникали бледнолицые, естественный порядок рушился. Даже реки меняли русла, дабы орошать их виноградники. И пришельцам было невдомек, что прекраснейшие серебряные нити, бегущие по сельве, — есть нити жизни, артерии тела земного и требуют к себе величайшего почтения.

И вот повсюду стали множиться зеркальца мертвой воды, отнятой от груди Великой Матери Вод (той, что приводит в согласие небеса и подземные недра). Возникали болотца — лишенные чистоты и какого-либо биения жизни. И вскоре от них начинал исходить дурной запах, в них заводились всякие твари, оттуда шла к иберам зараза.

А животные уходили за покрытые лесом холмы. То был настоящий исход. Обезьяний народ шел в изгнание под покровом ночи. «Мы вернемся! Мы победим!» — кричали они. Но кто в это верил?

Терпеть больше не было сил. Даже легкомысленные попугаи ара и райские птицы не желали больше отдавать свои длинные перья для украшения шляп итальянских щеголей. И они отступили в лесную чащу, хоть и пришлось отказаться от сладкой привычки засыпать под прекрасный шум моря.

Итак, после убийства Бимбу, насмотревшись на бесконечные преступления, раздевания, одевания и переодевания, местные вожди сошлись во мнении, что при определении природы бородатых пришельцев совершили они печальную теологическую ошибку.

Белолицые люди пришли убивать. Новые каннибалы, способные пожирать каннибалов.

В Королевской долине и в Ксарагуа обманные боги сбросили маски: то были грозные дзидзимины.

Америка открыла Европу и бородачей 12 октября 1492 года (по календарю белых). В этот день индейцы радостно покорились дурно пахнущим «божествам».

Они безропотно приняли рабство, ибо Четвертое Солнце умерло, а банда людей в сутанах разъяснила, что «жизнь есть юдоль слез».

И теперь, когда жестокие надсмотрщики лупили их плетьми и палками, они старались исхитриться и подставить другую щеку (или непобитый еще бок), как учил их падре Вальверде.

Индейцы строго следовали христианским заветам. После самых жестоких пыток (а им, случалось, выкалывали глаза и вырывали мужскую плоть — чтобы заставить признаться, где прячут они жемчуг и золото) подбирали они свою одежонку и с благодарностью кланялись, говоря при этом с евангельской кротостью:

— Прощаю тебе, господин, то, что ты учинил мне. Если желаете, ударьте еще разок!

А те сплевывали шелуху от семечек, отпивали глоток агуардиенте и кричали:

— Пошел вон! Идиот!

А если насиловали одну из их дочерей, шли в хижину и приводили младших — дрожавших и онемевших от ужаса — и вели их к насильникам, ничего не прося взамен.

Однако постепенно эта суровая верность новым жизненным нормам стала слабеть, так как открывалась простая истина: их заманили в ловушку, грубо и бесчестно обманули. «Коли это Христос, то Христос — преступник», — решили старые касики.

Анакаона и Сибоней, что были похитрей и посметливей прочих, начали обращать себе на пользу ненасытную похоть иберов и меньших числом генуэзцев. (В Вега-Реаль Бартоломе Колумб понадеялся, что раз и навсегда подчинил их себе.) Но участь рабынь не миновала и прекрасных принцесс.

Не было больше изящных, невинно чувственных танцев — арейто и науаль. Они выродились в грубые и вульгарные румбы и милонги. Никто уже не смотрел на тонкие движения рук или чарующую игру глаз, ценилось умение сладострастно и без остановки трясти голым задом.

Убийство прекрасной Бимбу явилось предупреждением. Но со всей очевидностью мрачное будущее предстало перед ними, когда глашатай обнародовал указ Ролдана о «Клеймах и метах для рабочей скотины и местных жителей». Мужчины должны были идти с женами и детьми, даже младенцами, чтобы у врат собора им выжгли клеймо. Людям ставили букву «Г», возможно, намекавшую на слово «Гнев». Знатные латифундисты могли добавить свой собственный отличительный знак, заранее зарегистрировав его в «Бюро патентов и мет».

Эти меры помогли упорядочить торговлю наложницами и рабынями и легко разрешать конфликты, когда принцесс проигрывали в мус. Теперь все серьезные сделки осуществлялись через нотариуса. И аборигены должны были обрести чувство уверенности и спокойствия.

Охрана бараков с работниками доверена была собакам, в основном немецким бульдогам, беспощадным в охоте на беглецов и незаменимым для выискивания недовольных. Пользовались они столь большим авторитетом, что даже написаны были биографии нескольких из этих ревностных охранителей христианского порядка. Вот что написал хронист Овиедо о псе Бесерильо, восхваляя его достойные подражания качества: «Свирепейшая собака — защитник католической веры и благопристойности — растерзала более двух сотен индейцев за идолопоклонство, содомию и прочие мерзкие преступления и с годами изрядно полюбила человечье мясо»[83].