Райские псы - Абель Поссе

Итак, Ульрих Ницш раз и навсегда уверовал: человек должен преодолевать себя! Пора возвращаться к обычаям предков: быть праздными и жестокими, жить, глядя в лицо опасности, сталкивать с дороги тех, кто преклоняется перед смертью!

Идея переворота носилась в воздухе. Готовился первый в истории этих земель putsch. Декреты подготовили почву. Плотская пресыщенность и высокие цены в борделе у Дьяволицы создали необходимые «исторические предпосылки» (так выразится неблагонадежный Мордехай, комментируя развернувшиеся события).

Жизненная апатия сменилась нервной суетой заговорщиков. Экономические и эротические интересы переплелись и легли в фундамент их действий.

Был понедельник, восемь часов утра, когда на улицу вышел полковник Ролдан — в шитом золотом мундире и сапогах, до зеркального блеска начищенных шлюхами. Он прошествовал от Каменного Мыса до строящегося собора. За ним следовали Адриан Мухика (будущий суровый министр внутренних дел), Диего де Эскобар, Педро Вальдивиесо, аптекарь Берналь, который теперь защищал принципы свободного рынка и успешно торговал разными травами и снадобьями, позаимствованными у местных знахарей и превращенными в таблетки. Братья Поррас также встали на сторону Ролдана. Но весьма важно было выяснить следующее: кого поддержат церковные иерархи, сеньоры феодалы и представители Банка Сан-Джорджо.

Речь Ролдана была эмоциональна, националистична и всем понятна. Он обратился к народу, взобравшись на бревенчатый фундамент колокольни. Пообещал свободу индейцам (естественно, с учетом «персональной ответственности», предусмотренной христианской доктриной). Поратовал за восстановление морали и добрых нравов и мимоходом осудил райскую наготу и свободную любовь (если только они вырывались за умеющие скрыть неприличие стены домов терпимости). Посулил скорое и уверенное экономическое развитие. Одним словом, произнес первую в Америке «западную христианскую речь».

Но в тот же день им были продиктованы распоряжения, которые устанавливали систему тайного рабства — в «энкомиендах» и «репартимиенто». Кроме того, дозволялось отныне брать местных женщин в наложницы и служанки, будь они хоть принцессы.

Уже вечером встревоженный Лас Касас запишет в Книге 1, гл. CLX: «Можно было видеть, как самый никчемный люд из Кастилии — кто с отрезанным ухом, кто осужденный ранее за убийство — брал в вассалы королей да знатных сеньоров для самых низких и черных работ. И их жены, дочери и сестры брались силой или по доброму согласию. Этих женщин называли они «своими прислужницами». Ролдан же бесстыдно сказал: «На пользу себе обращайте все, что только сможете, ибо не знаете, сколь долго сие продлится».

Так, Хуану Понсе де Леону, утонченному сладострастнику, досталась дочь касика Гуайронекса. Кристобаль де Сотомайор, любитель соколиной охоты, получил сестру касика Агейбаны.

Как записал хронист Педро Мартир, по завершении торжественной речи Ролдан хитро подмигнул земледельцам, еще не решившим, стоит ли вставать на сторону революционеров, и сказал им буквально следующее: «Идите за нами! И тогда сможете бросить мотыги, и руки ваши будут знать одну работу — поглаживать гладких бабенок! Трудиться будут индейцы, а вы — отдыхать!» («Декады», Книга V, гл. V.)

Затем все поспешили туда, где возводился собор, и у подножия креста-виселицы прочувствованно пропели «Те Deum» вместе со снова собранным хором семинаристов и служек.

Священник Буиль, стоявший по правую руку от расфуфыренной Дьяволицы, поднялся на ящик-амвон (со временем его заменил новый, который индейцы Миссии украсили сценами Голгофы, и сегодня им можно полюбоваться в Санто-Доминго) и произнес:

— Грех — наша сущность, покаяние — наш символ. И нет в жизни более достойной цели, нежели поиск спасения, коего достигнуть возможно, лишь не пренебрегая таинствами Святой-Нашей-Матери-Церкви. Не слушайте проходимцев, если станут утверждать, что есть помимо небесного иной Рай. Нет, Рай один. И попадет туда после смерти лишь тот, кто при жизни явит пример послушания и смирения! — И заключил: — Как сказал полковник Ролдан в своей исторической речи, мы свободны, но не должны забывать слова святого Августина: «Свободная воля порождает грех».

Сторонники Колумба с губернатором Бартоломе Колумбом во главе не были расположены к прямому сопротивлению. Ведь втайне и они ожидали скорейшего возвращения «дела».

Поэтому сочли за лучшее послать на Каменный Мыс двух эмиссаров для переговоров. Сделано это было без ведома и позволения Адмирала, все так и пребывавшего под Древом Жизни.

Ролдан лежал в гамаке и пил агуардиенте. Ему доложили:

— Мой полковник, прибыли эмиссары от Колумбов…

— Расстрелять, — отрезал Ролдан, с мрачным лаконизмом человека, вводящего в моду новый стиль. Послышались нестройные выстрелы. И тут же снедаемый любопытством полковник снова призвал сержанта Карриона, чтобы спросить: — Че, так какого черта хотели эти эмиссары?

Тем дело и закончилось. Бартоломе Колумб потерял двух никчемных племянников. Назавтра он послал лакомке Дьяволице большое блюдо с frittelle[79]в сахарной пудре.

Да, то был настоящий государственный переворот. Ролдана назначили Главным Алькальдом, на деле он держал в руках все нити власти и, естественно, завладел ключами от арсенала и порохового погреба. Что ж, подобные преторианские перевороты станут самым распространенным преступлением из тех, что узнает Америка.

Народ ликовал. Торговля шла даже ночью. И как доказательство полного восстановления в правах испанского богословия в воскресенье в пять часов пополудни на арену был выпущен бык Жоана Вельмонта.

Матадор блистал. Шпага вонзилась в зверя по самую рукоятку.

Представители финансовых и деловых кругов изо всех сил старались подогреть дух созидания, ослабленный райским блаженством и вынужденным бездействием.

Жажда труда налетела на побережье дьявольским вихрем. Поселок превратился в соты, где снуют обезумевшие пчелы.

Ролдан, который, как было известно, имел свои интересы в Большой Каталонской компании (ткань, саржа, книги), издал новый указ: всем предписывалось прикрыть наготу в течение 72 часов.

Именно тогда это и случилось — вместо крохотных лоскутков ткани появились рабочие фартуки. Индейские женщины, включая принцесс, вдруг стали напоминать не то монахинь, не то горничных.

Бурным цветом расцвела торговля нижним бельем «для дам» — неизменно бордельного вида. То выплыл наружу мстительный фетишизм иберов, так и не сумевших забыть оскорбление — естественную наготу индейцев.

Началась какая-то тряпичная оргия: черные панталоны с красными лентами, резиновые подвязки, обшитые жатым шелком, корсеты с бесконечными шнурками и непонятными петлями. Вновь стала доступной сладкая пытка — томительное расстегивание. И вот пришло время, когда спрос обогнал предложение, не хватало сырья из Европы. Что уж далеко ходить: украли сутану у падре Буиля. Полицейские псы отыскали ее у моря: скомканная, истерзанная, лежала она в песке, точно дохлый ворон. И конечно, пропали все до единой 155 пуговиц. Они, вне всяких сомнений, попали в одну из подпольных фабрик фетишистской одежды.