Магистр - Дмитрий Дикий

Винсент встретил своего гостя в дверях и провел в кабинет. Были произнесены необходимые вступительные фразы и подано строгое мужское угощение, после чего последний алхимик Э. де Катедраль и единственный созидатель Винсент Ратленд принялись анализировать события и подводить итоги.

…Очень много крушений пароходов, и гражданских, и военных. Причины иногда погодные, но часто, как сказали бы нынче, техногенные. Британские корабли гибнут наравне с американскими, австрийскими и французскими. «То ли еще будет», – замечает Ратленд, предполагающий, что на морских полях Марс с Нептуном вот-вот найдут себе новые развлечения. В сентябре сойдет на воду «Лузитания», и у Винсента нехорошее предчувствие по поводу всего, что намерено бороздить океаны в ближайшее десятилетие. Недалеко до подводной войны.

Есть и другие новости: некая Мария Монтессори открыла в Риме первую школу для неимущих детей – Casa dei bambini, в Лондоне набирают силу суфражистки, и нашим собеседникам это нравится: пора дамам вылезти из корсетов и влезть в синие чулки, а публика привыкнет. Лингвисты работают над языком всеобщего общения – эсперанто, и хотя ни Адепт, ни его ученик не ждут от проекта прорыва, все, что направлено на единение, а не разграничение, их удовлетворяет. Ратленд сообщает патрону о трудах Гульельмо Маркони – скоро, скоро радиоволны понесутся из ирландского Клифдена в Глейс-Бэй в Новой Скотии в Канаде. Кстати, об Америках: пятерка талантливых финансистов с Уолл-стрит успешно преодолела опасный финансовый кризис, создав двадцатипятимиллионный пул для инвестирования в акции Нью-йоркской биржи и тем самым задавив банковскую панику. В Америке вообще все хорошо. Развивается синематограф, и первого индейца с неиндейским именем Чарлз Кэртик выбрали сенатором. Но Америка далеко. Собеседникам важна Европа и Азия.

Ратленд – специалист по России. Поэтому он анализирует перспективы новой Думы, открывшейся там в марте. «Десять лет», – говорит он. Русские опять разгоняли сорокатысячную демонстрацию с помощью войск, эта страна еще долго не успокоится. Второй Гаагский мирный конгресс? (Собеседники, не глядя друг на друга, мирно курят: де Катедраль сигару, Ратленд сигареты.) Да, хорошо… хоть что-то. Однако набирают силу анархисты, готовящие конгресс в Амстердаме. «Ерунда», – отрезает ученик. Учитель согласно кивает.

Беседа неспешно текла второй час. По берегам ее остались крестьянское восстание в Румынии, словацкая трагедия, унесшая жизни пятнадцати застреленных при освящении католической церкви людей, новая индуистская секта, название которой, как и имя ее свами, мы опустим, чтобы драматически не увеличить объем повествования… В какой-то момент Ратленд прервался и, бросив на де Катедраля быстрый взгляд, спросил:

– Не хотели бы вы увидеть кое-что необычное… даже по вашим меркам?

– Конечно, – отвечал Адепт, – с удовольствием. Я вполне доверяю вашему вкусу!

– Прекрасно, – кивнул Винсент, пригласив де Катедраля следовать за ним, и направился в дальнее крыло – в покои незадачливой гиптской принцессы. По пути великий посвященный с удовольствием осматривался и комментировал то, что видел, а Ратленд отвечал ему редко и не совсем впопад: его внезапно охватило смятение. Правильно ли он делает, что собирается посвятить кого-то… чужого в секрет, со всей очевидностью открытый лишь ему одному? Но было уже поздно. Они дошли до комнаты, и Винсент, поколебавшись, распахнул перед своим гостем дверь. Адепт некоторое время смотрел на статую в молчании. Затем он обернулся к аспиранту и с всегдашней своей мягкой обходительностью сказал:

– Не могу понять, что это за камень: здесь слишком плохое освещение. Предлагаю снести этот великолепный chef-d’œuvre вниз, в залу, и там рассмотреть поближе.

– Эта… скульптура весит не менее четырехсот фунтов, – предупредил его Ратленд.

– Ничего, я делаю утреннюю зарядку, – отвечал де Катедраль.

«Только ли зарядку?» – подумал Винсент. Ситуация превращалась в комическую, но отступать было уже поздно. Он аккуратно подхватил статую за голову, де Катедраль с неожиданной для его конституции энергичностью ловко и споро подобрал ее ноги, и вместе они довольно быстро перенесли каменное изваяние вниз, где установили прямо под низкой и весьма яркой люстрой, освещавшей просторный и высокий входной холл. Здесь де Катедраль извлек из кармана очки-полумесяцы и стал с видом университетского профессора – кем и являлся, впрочем, в свободное от работы время, – изучать статую. Спустя пару минут он с неподдельным интересом спросил:

– Это вы сделали сами?

Винсент усмехнулся, чтоб не замяться (ибо этого с ним не случалось).

– Можно сказать, что я имел к этому самое непосредственное отношение, какое только возможно.

– Это один из наиболее любопытных артефактов, которые мне когда-либо приходилось видеть, – заметил де Катедраль. Он хотел вначале сказать «самый любопытный», но передумал, чтоб не придавать разговору ненужного драматизма.

– Так что же это за камень? – настаивал Ратленд.

– Не возьмусь, конечно, утверждать со всей точностью, – пробормотал де Катедраль, – так как, во-первых, геммологические мои дни остались далеко позади, а во-вторых, даже и в эти дни с предметами и камнями подобного характера мне сталкиваться не приходилось. Но судя по всему, это монолитное тело, совершенно непонятным мне образом сплавленное из разных полудрагоценных и драгоценных камней, преимущественно алмазов. Я неплохо знаком с работой, которую вот уже не первое десятилетие ведет вэтом направлении сэр Уильям Крукс (задолго до вашего и даже моего приезда в Оксфорд он был суперинтендантом Рэдклиффской обсерватории), и слышал, что он будто бы был близок к искусственному синтезированию алмаза. Но, мой дорогой Ратленд, перед нами нечто совершенно неслыханное: модель живого человека, состоящая из драгоценных камней…

Он снял с носа очки и протер их, продемонстрировав таким образом, что находится в смятении. Помолчав, Адепт продолжил:

– Жаль, что никакой практической пользы из этой статуи нам не извлечь, – от слуха Винсента не ускользнуло, что де Катедраль изящно вписал себя в происходящее, но решил никак не комментировать. Тот закончил:

– В самом деле, показывать это никому нельзя, так как такого рода вещь существовать не может, а распилить такую удивительную красоту и продавать по кускам, как можно было бы поступить с более вульгарным куском породы – кощунственно…

На этом их разговор был прерван странным звуком, как будто в далеко не тонкое основание древней стены Мерсии-мэнор кто-то всадил топор, как в дерево. Дом ощутимо вздрогнул. Де Катедраль озабоченно посмотрел на Ратленда. Хозяин дома недоуменно развел руками, извинился, отвел Адепта назад в кабинет, к коньяку и сигарам, и вышел.

Побеспокоенный хозяин Мерсии спустился вниз и дошел до южной башни. Было темно, но уже издалека он увидел, как странные коренастые фигуры, вооруженные сверкающими топорами, деловито вырубают из Мерсии-мэнор доминанту. Быстро поравнявшись с агрессивно настроенной группой – это опять были гипты, конечно, – Ратленд холодно поинтересовался у них, отдают ли они себе отчет в том, что делают, изо всех сил надеясь, что его поймут. «В самом деле, – подумал он, – совершенно невозможно уже жить эдак на два мира».