Невинная кровь - Филлис Дороти Джеймс

Гигантское деревянное сиденье едва не поглотило Нормана целиком. Пристроив худые ягодицы на самом краю, Скейс сжался всем телом, точно загнанный в угол зверь. Чувства обострились до предела. Излома не доносилось ни единого голоса. Ни криков, ни шагов — с Дэлани-стрит, и даже на Мелл-стрит машины рокотали приглушенно. Снаружи начало моросить, поднялся ветер, и в щель у пола потянуло туманом. У Скейса запотели очки; пришлось достать платок, чтобы протереть их. Руки заметно дрожали. Странно: казалось бы, впервые за день он действительно в безопасности, защищен от посторонних глаз, с чего бы так нервничать? Наверное, это просто запоздалая реакция на встречу с убийцей.

Настала пора идти. Мужчина быстро покинул убежище и навалился плечом на самую непрочную часть забора. Панель без труда подалась. Норман отодвинул рукой соседнюю и проскользнул внутрь.

Перед ним расстилались настоящие заросли. В тени забора сорняки достигали половины человеческого роста. Такие хрупкие зеленые побеги с крохотными розовыми цветочками — и все же они пробивали утоптанную землю, местами расщепляя и бетон. Когда-то здесь находились жилые дома, но их давно снесли. В самой гуще травы Скейс остановился, чтобы осмотреться. Пустырь подходил для его целей даже больше, чем он предполагал. Единственные ворота — они выходили на Дэлани-стрит — оказались заперты на засов и висячий замок. С обеих сторон взгляд упирался в ровные, без окон, боковые стены «Слепого попрошайки» и соседнего дома. Позади же стояло стеклянно-бетонное здание, похожее на школу. Возможно, со второго этажа мужчину и заметили бы, но ведь уроки давно закончились. Разве что вечерние занятия… Хотя какие вечерние занятия летом? И все-таки надо бы проверить.

Впрочем, не стоит и время терять. Норман убедился в своем везении, когда разглядел старый фургон с висячей левой дверцей и без колес, брошенный в нескольких ярдах от черты, за которой начиналась улица. Рядом сиротливо гнили останки еще одной машины. За ними легко укрыться от посторонних взглядов, наблюдая за домом через дыру в заборе. Конечно, вид будет ограничен. В идеале неплохо бы отыскать место в точности напротив двенадцатого дома.

Скейс побрел через траву, по-прежнему держась ближе к забору, словно в надежде, что высокие проржавевшие панели сделают его невидимым. Приближаясь к фургону, он ускорил шаг — и едва не сорвался, не побежал под защиту надежной, огромной машины. Наконец он очутился в укрытии, прижал спину к забору, обессиленно сомкнул веки и с трудом перевел дыхание. Спустя несколько мгновений заставил себя открыть глаза и посмотреть вокруг. Пустырь оставался безлюдным, но теперь, когда изморось перешла в косой дождь и сорняки жестоко трепал переменчивый ветер, внушал еще более тоскливое впечатление.

Норман повернулся к забору. Как он и надеялся, чуть ниже уровня глаз нашлась приличная щель, достаточно широкая и выходящая довольно близко к магазину зеленщика.

Мужчина замер на полусогнутых ногах, раскинув руки, облепив тонкими пальцами неровный изгиб железа, приготовился наблюдать и ждать. Надоедливый дождь вымочил до нитки его плечи, отправляя за шиворот небольшие холодные водопады. Скейс пытался вытирать потные очки, но и платок быстро пришел в негодность. Фонарь на углу продолжал отбрасывать пятна дрожащего мерцания на мокрую мостовую. Где-то неподалеку церковные часы звучно отбили четверть, половину, а потом и девять вечера. Десять… Одиннадцать… По Мелл-стрит все реже с шумом пролетали машины. Зато в пивной гул нарастал, потом охрип и понемногу, превратившись в прощальные вопли, затих вместе с удаляющимся топотом. Время от времени Норман вытягивался в полный рост, разминая затекшие ноги и плечи, но тут же склонялся к заветной дыре, заслышав чьи-нибудь шаги.

Часы давно пробили половину двенадцатого, когда убийца с дочерью наконец появились. Обе слегка сутулились от усталости, зато негромко и беззаботно переговаривались на ходу. Девушка нашарила в кармане ключи, толкнула дверь — и те, кого мужчина так долго ждал, исчезли в темноте подъездного проема. Щелкнул замок. Вскоре окна верхнего этажа стали прямоугольниками бледного света. Только теперь, окоченев от напряжения и неудобной позы, впервые ощутив позывы голода и тяжесть мокрой, налипшей одежды, Скейс протиснулся через забор и заковылял к метро на Бейкер-стрит.

Вернувшись поздно вечером домой, Морис нашел освещенную кухню пустой. Жена была в саду, пристраивала на кованом столике чашу из граненого стекла с букетом садовых роз. Или, скорее, не чашу, а неглубокую миску грубоватого вида. Супруг не сразу и вспомнил, откуда она взялась. Ах да, родители Хильды преподнесли на свадьбу. Наверное, долго мучились, обсуждая, стоит ли подарок таких денег. У матери Мориса была почти такая же, в детстве ему никогда не позволяли мыть или вытирать ее. Сокровище бережно водружалось на стол с лакомствами к воскресному чаю: ноздреватыми кексами, намазанными желе и густым слоем покупного взбитого крема из яиц и молока. Но эту чашу наполняла крученая проволока — держатель для цветов. Хильда с силой пропихивала стебли внутрь, и тонкая медь противно скрипела о стекло, так что у Мориса сводило зубы. Розы были сорваны слишком поздно и вдобавок истрепаны. Филиппа, когда она готовила букет для вечернего стола, срезала цветы поутру и оставляла в воде где-нибудь в прохладной тени. Эти же лежали неряшливой грудой, с поникшими головками и вялыми стеблями. Внезапно Морис проникся к ним ненавистью. Странно, что понял он это именно сейчас, после стольких лет привычки. Ну чем тут можно восхищаться? Поэты, наделенные чересчур богатым воображением, перехвалили их пышные до омерзения лепестки, должно быть, прельстившись ароматом. Один-единственный образчик в длинной вазе на фоне простой, некрашеной стенки, пожалуй, способен поразить и формой, и оттенками, но, если по справедливости, то цветок полагалось бы оценивать потому, как он растет. Розовые же сады вечно выглядят неухоженным, неряшливым нагромождением кустов, покрытых шипами и блеклыми листочками. Топорщатся во все стороны, посмотреть не на что, не успеешь восхититься, как лепестки поблекнут и первый же ветерок развеет красоту по садовым дорожкам. Да и запах — не запах, а дурман дешевых духов. И с какой только стати он верил, что получает от них наслаждение?

Хильда, недовольная плодами своей работы, принялась вытаскивать стебли, но укололась о шип. На пальце выступила капля крови. «И умирать от ароматных мук, когда для мозга запах роз — недуг…»[35]Кто же это написал? Браунинг или Теннисон? Филиппа сказала бы наверняка. Пока Морис припоминал автора отрывка, жена капризно проговорила:

— С дочерью было проще. Тяжело готовить ужин и в то же время ломать голову, как бы нарядить стол попраздничнее.

— Да, Филиппа знала толк в украшениях. Это что, для вечера?

Хильда обиженно вскинулась:

— Тебе не нравится?

— Не слишком ли пышно? Собеседники должны смотреть друг другу в глаза. Как можно разговаривать, не видя человека за букетом?

— Все бы вам чесать языком.