Женщины Цезаря - Колин Маккалоу

— Но вот чего ты, кажется, не знаешь: когда эрекции нет, утолщение на конце пениса покрыто кожной складкой, которая называется крайней плотью, — принялся объяснять Клодий, обливаясь потом. — Некоторые народы эту плоть обрезают, оставляя утолщение на конце пениса постоянно обнаженным. Такая процедура называется обрезанием. Это делают евреи и египтяне. Оказалось, что и у арабов это принято. Вот что они сделали со мной. Они поставили на мне клеймо изгоя, не-римлянина.

На ее лице отражалась буря эмоций.

— О-о, мой бедный, бедный Клодий! — воскликнула она и смочила губы кончиком языка. — Дай мне посмотреть!

Сама мысль об этом заставила его возбудиться. Клодий вдруг обнаружил, что обрезание не означает импотенцию (судя по постоянной вялости, он считал, что именно такая судьба ждет его после Антиохии). К тому же он обнаружил, что обладает некоторой скромностью.

— Нет, ты никак не можешь посмотреть! — поспешно воскликнул он.

Но Фульвия уже стояла на коленях перед его креслом и раздвигала складки тоги, а потом потянула вверх тунику. Подняла голову, посмотрела на него. В ее взгляде плясали и озорство, и восхищение, и разочарование. Потом она показала рукой на бронзовую лампу, сделанную в форме огромного пениса, из которого высовывался фитиль.

— Ты похож на него, — сказала она и хихикнула. — Я хочу, чтобы он опустился.

Клодий вскочил с кресла, привел в порядок одежду, в панике глядя на дверь — вдруг вернется Семпрония. Но та не пришла. Казалось, никто больше не видел, как дочь хозяев инспектирует то, что должно будет принадлежать ей.

— Чтобы увидеть, как он опустится, ты должна выйти за меня замуж, — сказал он.

— О, дорогой мой Публий Клодий, конечно я выйду за тебя! — воскликнула она, поднимаясь. — Твоя тайна останется тайной. Если это действительно такой позор, ты никогда не сможешь посмотреть на другую женщину, да?

— Я весь твой, — сказал Публий Клодий, вытирая слезы. — Я обожаю тебя, Фульвия! Я боготворю землю, по которой ты ступаешь!

Клодий и Фульвия поженились в конце квинтилия, после выборов. Выборы не обошлись без сюрпризов, начиная с того, что Катилина выдвинул свою кандидатуру на должность консула на будущий год in absentia. Но хотя Катилина задерживался в своей провинции, остальные чиновники из Африки постарались прибыть в Рим до выборов. Не было никаких сомнений, что губернаторство Катилины в Африке отличалось изумительной коррупцией. Африканские землевладельцы, приехавшие в Рим, не делали секрета из того, что собираются обвинить Катилину в вымогательстве, едва только тот вернется в Рим. Поэтому консул, наблюдавший за курульными выборами, Волкатий Тулл, благоразумно отказался зарегистрировать кандидатуру Катилины на том основании, что его собираются обвинить.

Затем разразился еще более крупный скандал. Оказалось, что победившие на выборах новые консулы, Публий Сулла и его близкий друг Публий Автроний, добились победы огромными взятками. Lex Calpurnia Гая Пизона о взятках мог, конечно, быть дырявым сосудом, но улики против Публия Суллы и Автрония были настолько неопровержимы, что ничто не могло спасти виновных. Они быстро признали свою вину и предложили заключить сделку с консулами этого года и с будущими консулами, Луцием Коттой и Луцием Манлием Торкватом. В результате столь тонкого хода обвинения были сняты — в ответ на огромные штрафы и клятву, принесенную обоими, что никто из них никогда снова не будет претендовать на общественную должность. То, что им удалось избежать серьезного наказания, объяснялось оговоркой в законе Гая Пизона о взятках, предусматривающей подобную меру. Луций Котта, который жаждал суда, разозлился, когда трое его коллег проголосовали за то, чтобы подлецы могли сохранить и гражданство, и право жить в Риме, а также большую часть своих огромных состояний.

Все это никоим образом не волновало Клодия, чьей мишенью оставался, как и восемь лет назад, Катилина. Поняв, что наконец-то у него появился шанс отомстить, Клодий убедил африканских истцов назначить его обвинителем Катилины. Замечательно, чудесно! Возмездие настигнет Катилину как раз тогда, когда он, Клодий, женился на самой пленительной девушке в мире! Обе награды сразу — за все беды, что его постигли. К тому же Фульвия оказалась его горячим сторонником и помощником, а не просто скромной женой-домохозяйкой вроде тех женщин, которых предпочитают обыкновенные мужчины.

Сначала Клодий, как безумный, собирал улики и свидетелей. Но процесс Катилины был одним из тех сводящих с ума дел, в которых ничто не делается быстро, от сбора улик до поиска свидетелей. Поездка в Утику или Гадрумет заняла два месяца. К тому же потребовалось несколько раз съездить в Африку. Клодий раздражался, он приходил в ярость, пока наконец Фульвия не сказала:

— Подумай немного, дорогой Публий. Почему бы не потянуть это дело подольше? Если его не закончить к следующему квинтилию, то Катилине не разрешат выставлять свою кандидатуру на консульскую должность на второй год подряд. Ведь так?

Клодий сразу увидел смысл в этом совете и замедлил темп. Он добьется осуждения Катилины, но прежде, чем это произойдет, еще не один раз взойдет на небе полная луна! Блестяще! И у него появилось время подумать о Лукулле, чья карьера заканчивалась крахом. С помощью lex Manilia Лукулл был лишен командования в войне против Митридата и Тиграна. Теперь командующим стал Помпей. Он и Лукулл встретились в Данале, дальней галатийской цитадели, и так крепко поссорились, что Помпей (который до этого не хотел давить Лукулла своим imperium maius) официально издал декрет, объявляющий действия Лукулла незаконными, а потом изгнал его из Азии. После этого Помпей завербовал фимбрийцев. Хотя фимбрийцы могли наконец возвратиться домой, они посчитали, что им неплохо бы послужить в легионах Помпея.

Изгнанный при крайне унизительных для него обстоятельствах, Лукулл сразу отправился в Рим и остановился на Марсовом поле ждать триумфа, на который, он был уверен, Сенат даст согласие. Но плебейский трибун Гай Меммий, сторонник Помпея и его племянник, сказал Палате, что, если она попытается дать согласие на триумф, он внесет в Плебейское собрание законопроект, запрещающий Лукуллу отмечать триумф. Сенат, сказал Меммий, не имеет конституционного права жаловать подобные вещи. Катул, Гортензий и остальные boni сражались с Меммием не на жизнь, а на смерть, но не смогли добиться достаточной поддержки. Большинство в Сенате держалось того мнения, что право разрешать триумф важнее Лукулла. Так зачем же из-за Лукулла вынуждать Меммия создавать ненужный прецедент?

Лукулл не сдавался. Каждый раз, когда Сенат собирался на заседание, он обращался в Палату с просьбой о триумфе. Его любимый брат Варрон Лукулл также конфликтовал с Меммием, который хотел обвинить его в казнокрадстве, совершенном много лет назад. Из всего этого можно было предположить, что Помпей стал злейшим врагом обоих Лукуллов, а заодно и партии «хороших людей». Когда Помпей и Лукулл встретились в Данале, Лукулл обвинил его во вмешательстве с целью приписать себе заслуги в кампании, в которой фактически победил он, Лукулл. Этим он нанес смертельное оскорбление Помпею. Что касается boni, они продолжали твердо возражать против специальных назначений для Великого Человека.