Шерше ля вамп - Юлия Набокова

— Василь Громов избран в Совет старейшин согласно правилам нашего Клуба минувшей ночью.

Отец Лены занял свое место среди старейшин и поднял глаза на меня. Его потемневший от ненависти и горя взгляд впился в меня уколом общего наркоза, от которого мигом онемели руки и ноги.

— Не бойся, — успокаивающе шепнул Вацлав, — он всего лишь наблюдатель.

— Что ж, раз все в сборе, — Пьер обвел взором присутствующих, — приступим.

Он поднялся с места, взял в руки графин с водой, стоявший в центре стола, и до краев наполнил хрустальный бокал. Только сейчас я заметила, что других бокалов на столе нет. Значи, это не вода, а что-то другое?

Пьер поставил бокал на край стола и велел мне:

— Выпейте.

Я растерянно оглянулась на Вацлава. Он, бледный и вытянувшийся, как стрела, коротко кивнул.

— Это часть процедуры, — снизошел до пояснения Пьер. — Это для того, чтобы вы не сопротивлялись и не закрывали свои мысли.

Я поднялась с места, взяла бокал и поднесла его к губам. В нос ударил запах спирта.

— Но это же… водка? — в изумлении спросила я.

— У нас нет времени, чтобы поить вас шампанским, — ядовито процедил Ипполит. — К тому же можете считать это знаком уважения к вашей стране.

Ага, значит, никакой магии и сыворотки правды. Что у трезвого в голове, то у пьяного на языке. А что у пьяного на языке, то и при ментальном допросе обнаружить легко. К тому же учитывая, что за свои двадцать три года водки я не удосужилась отведать ни разу, развезти меня должно капитально.

Мое замешательство Ипполит расценил по-своему.

— Быть может, желаете сделать чистосердечное признание? — Он с гадкой улыбкой придвинул ко мне листок на краю стола.

Я отчаянно мотнула головой и влила в себя содержимое бокала. Желудок скрутило судорогой, как в первый раз, когда Вацлав заставил меня попробовать кровь. Перед глазами поплыло. Тени от свечей, стелившиеся по полу, внезапно оскалились страшной пастью химеры, я пошатнулась и рухнула в кресло. Хрустальный бокал выскользнул из руки и рассыпался колокольчиками по полу. Не сомневаюсь, химера жадно поглотила его звон.

— Жанна, — колоколом прогудел в ушах голос Пьера, — посмотрите на меня.

Противиться ему было невозможно, я подняла голову, встретилась взглядом со старейшиной, и перед глазами как будто выключили свет.

— Она ваша, — пропел колокол, — приступайте.

Кресло подо мной исчезло, и я рухнула в пропасть.

Чернота была повсюду. Она черноземом стелилась под ноги, чернилами заливала глаза, шершавым саваном пеленала руки, вулканическим песком забивала губы, беззвездной бездной разверзалась вокруг.

Это было странно, непонятно, но совсем не больно. До тех пор, пока чернота не закружилась черным смерчем, захватив меня в самый эпицентр, и паника не нахлынула на меня девятибалльной волной, не давая выплыть, погружая в пучину ужаса. Я закричала — громко, страшно, отчаянно. И в тот же миг смерч рассыпался черным песком, а вокруг меня повсюду с хлопками, прорывая темноту, стали открываться многочисленные двери. Я метнулась к первой, желая укрыться за ней, но даже не успела ступить за порог — ко мне с заливистым лаем кинулась дворовая собака, та самая, с разорванным ухом и злобно горящими глазами, которая так сильно напугала меня в детстве. Я бросилась наутек мимо распахнутых дверей, за которыми что-то зловеще ухало, злобно вопило и пугающе стонало, а собака неслась за мной по пятам, продолжая лаять. Я вбегала в раскрытые двери, и сердце еще больше заходилось от ужаса: там меня поджидали то чудовища из фильмов ужасов, то ожившие персонажи моих кошмаров. За одной из дверей оказалось кладбище с ожившими мертвецами, за другой — тупик в центре Москвы, куда меня загнала одетая в черный плащ и маску Нэнси, за третьей — туалетная комната в клубе «Аперитив» с телом несчастной циркачки Мэй, которую я обнаружила первой, за четвертой — Инесса, замахивающаяся на меня шприцем со смертельной инъекцией, за пятой — непроглядная ночь в парке Замка Сов, и я бегу по проваливающемуся снегу, падаю и вижу мертвое лицо незнакомого мужчины и разбитый фотоаппарат… И сердце колотится от страха точно так же, как тогда, когда я нашла мертвую Мэй.

Казалось, все когда-то пережитые мною страхи, наяву ли или у киноэкрана, собрались в одном месте и преследуют меня. И не спрятаться, и не скрыться, и не спастись. Обрушатся все разом, набросятся беспощадно, так что сердце разорвется от ужаса, выпрыгнет из груди и разобьется глиняными черепками по грязному полу.

И вдруг кто-то большой и теплый выдернул меня из этого кошмара, загородил собой, и я расплакалась от облегчения. А когда вытерла слезы, то в глаза ударил яркий свет солнечного дня и сердце до краев наполнилось радостью. Мы с Ленкой, держась за руки, летели вниз с американских горок и вопили от восторга. Но насладиться этим упоительным воспоминанием я не успела: вокруг меня, как на кинопленке, замелькали самые счастливые моменты жизни. Радость первой пятерки, восторг от поездки на море, упоение победой от удачно сданных экзаменов в институт, опьянение первым поцелуем, счастье от моих первых в жизни «Маноло Бланик»…

Реальность вокруг изменилась, и я очутилась в гардеробной Вероник. Только теперь на вешалках висела моя одежда, а на полочках стояли мои туфли и сапожки. Я подошла к вешалке, с нежностью перебирая наряды. Мое первое вечернее платье — купленное для выпускного, сейчас оно кажется таким смешным и нелепым, а тогда я чувствовала себя в нем принцессой. Мое первое дизайнерское платье «Кавалли», с которого и началась моя любовь к именитым вещичкам. А эти топ и юбка — в них я была в тот вечер, когда встретила Жана. А вот и пальто — то самое нежно любимое «Поллини», которое Жан неосторожно запачкал моей кровью, и за это я разбила ему нос, не подозревая, что из-за случайного смешения наших кровей я стану вампиром…

Злость нахлынула так внезапно, что едва не сбила с ног, увлекла в черную пучину гнева, заклекотала в груди Ниагарским водопадом. И вот уже весь мир вокруг — черная дыра, и вот уже все вокруг — враги. Время будто сошло с ума — то откидывает меня в далекое прошлое, то возвращает к событиям последних месяцев. То я десятилетняя девочка, сжимающая кулачки и выкрикивающая проклятия школьному обидчику, то я недавняя Жанна, яростно наносящая удары Гончей Лаки — спасшей меня от смертельной инъекции Инессы только для того, чтобы прикончить самой. Ненавижу, ненавижу, убила бы…

Время делает мертвую петлю, отбрасывая меня на виллу на тропическом пляже, и вот уже я с ненавистью отбиваюсь от охранника Жана и погружаю ногти-лезвия в открытое плечо вампира. Парень воет дурным голосом и отшатывается. На его плече зияет рваная рана, и из нее хлещет кровь. У меня в глазах темнеет, я припадаю губами к плечу, а когда прихожу в себя, на кровати подо мной лежит безвольное тело вампира. Его горло словно перерезано бритвой, а правое плечо как будто рвала на части свора собак. Под ним по белой простыне растекается кровавое пятно. Я вытираю рукой мокрые губы, и на ладони остается кровь. Не моя, чужая… «Дьявол! — оглушает меня голос другого охранника, врывающегося в комнату. — Говорил же — девчонку не трогать!» Пораженное лицо, недоумение в глазах, а еще я вижу в них смерть — не свою, Вацлава. И этого достаточно, чтобы ненависть вновь захлестнула меня. Я задыхаюсь от гнева, хватаю первое попавшееся под руку — флакон духов, и пробиваю им голову вампира. Насмерть. Терпкий аромат розы, амбры и пачули смешивается с запахом крови и смерти. Я задыхаюсь, мне просто нечем дышать…