Гугеноты - Владимир Москалев

— Мы не простые дворяне, герцог, а потому это вряд ли будет уместно. Но, впрочем, как вам будет угодно. У меня есть хороший боец для поединка, его зовут Матиньон; он же будет моим секундантом.

— Отлично, ваше высочество. У меня тоже есть хороший боец, и зовут его Лесдигьер. Смею надеяться, они доставят друг другу удовольствие. Будут ли с вами еще секунданты?

— Да, двое.

— Хорошо, я тоже возьму двоих.

И, поскольку Монморанси не трогался с места, Конде неторопливо направился в свои апартаменты, кивком головы простившись с баронессой и оставив ее в объятиях счастливого Лесдигьера.

Дома Лесдигьер спросил маршала, что заставило его прилюдно обвинять Конде? Чего проще было бы, во избежание поединка, поговорить с принцем наедине. Уяснив суть дела, Конде, можно быть уверенным, оставил бы баронессу.

— Это было бы наиболее разумным решением, — ответил Монморанси, — и дело, вероятно, не дошло бы до дуэли, но, к несчастью, мы с Конде давно уже испытываем взаимную не приязнь друг к другу. Одна из причин — быть ближе к трону французских королей, с которыми я и Конде в родстве. Другую знать вам незачем. Этот поединок назревал давно, мы оба ждали только подходящего случая. Теперь он настал, этот час. И еще. Вызвав его на дуэль прилюдно, я дал понять французскому дворянству, что семейство Монморанси радеет не только о сохранении мира в королевстве, но и о защите чести и достоинства любого, кто бы ни обратился к нему за помощью, от посягательств на него кого бы то ни было, пусть даже самого короля. Теперь все будут знать, что при дворе Карла IX нет места хамству, невежеству и вседозволенности, выходящей за рамки благопристойности и общепризнанных норм морали. Карающий меч всего этого — дом Монморанси!

Лесдигьер только вздохнул в ответ.

История эта наделала много шуму. К вечеру того же дня о ней говорил уже весь Париж. Католики от всей души желали смерти Конде, как главарю еретиков; гугеноты ругали на чем свет стоит Франсуа Монморанси и проклинали женский пол, от которого на долю их вождя выпало такое испытание. Екатерина Медичи ничего не имела против гибели Конде, ослабляющей партию протестантов, но отнюдь не желала смерти Монморанси; однако воспрепятствовать этой встрече она не могла, понимая, что эти двое все равно нарушат ее запрет, ибо дали один другому слово, которое ни один из них не нарушит даже под страхом смертной казни.

Что касается Анна де Монморанси, то он предпринял тщательные меры, едва ему доложили о происшествии в Лувре. Он схватил со стола колокольчик и позвонил.

Вошел дежурный офицер.

— Немедленно разыщите Шомберга! Достаньте его хоть из-под земли, но чтобы через четверть часа он был здесь!

Благодарение Богу, каждый в доме коннетабля знал адрес любовницы лучшего гвардейца Анна Монморанси, так что через треть часа запыхавшийся вконец Шомберг стремительно входил в покои своего благодетеля.

Этот человек был любимчиком старого коннетабля, его верным псом, готовым без колебаний отдать жизнь за своего хозяина. Он имел неограниченную власть во дворце Монморанси. Если Шомбергу нужны были деньги, он шел к министру, и коннетабль немедленно выдавал ему требуемую сумму. Если Шомбергу хотелось переспать с хорошенькой женушкой какого-нибудь чиновника, которая была не прочь наставить мужу рога, он так и говорил об этом своему благодетелю, и тот отправлял супруга в один из уголков страны с якобы важным поручением. Если Шомбергу требовалось куда-то ехать и возникало беспокойство по поводу безопасности этой поездки, то Шомберг мог взять с собой сколько угодно солдат и вломиться в любое жилище, куда бы он ни захотел.

Его уважали и боялись. С ним предпочитали не ссориться, ибо тот, кому это пришло бы в голову, непременно был бы наказан, невзирая на то, прав он был или нет.

Тем не менее, Шомберг никогда не выходил за рамки приличия и всегда знал меру, никогда не бравируя любовью к нему старого коннетабля.

Жил он во дворце, его комната была рядом с покоями Анна де Монморанси.

— Шомберг! — коннетабль вскочил с места и бросился навстречу вошедшему.

— Бог мой, монсеньор, уж не случилось ли чего? — прямо с порога вскричал Шомберг.

— Случилось, мой храбрый солдат, — в волнении заговорил Монморанси. — А тебя, как всегда, в нужную минуту нет под рукой! — нарочито грубо пожурил он его. И уже мягче: — И, как всегда, тебя находят на улице Катр-Фис. Нет, положительно, когда-нибудь я доберусь до этого гнезда разврата и разорю его.

— Но, монсеньор, — Шомберг засмеялся, покручивая ус, — если бы меня там не было, где бы вы стали меня искать?

— А-а, бездельник, — проворчал коннетабль, — знаешь, что я тебя люблю, а потому все прощаю.

— Знаю, монсеньор, поэтому тоже люблю вас.

Коннетабль обнял его за плечи:

— А потому, мой мальчик, только тебе могу доверить дело, по которому и позвал тебя.

— Приказывайте, монсеньор.

— Тебе придется поехать в Понтуаз через Монмартрские ворота. Ты доберешься туда через два часа. Найдешь улицу де Тер, на ней стоит гостиница под вывеской «Зеленый павлин». Справа от нее, второй по счету, — двухэтажный дом. В нем живет человек, которого зовут Гийом де Ремон. Ты привезешь его сюда, ко мне. Не вздумай действовать силой, учти, он хорошо фехтует и может запросто уложить на месте трех человек. Я дам тебе бумагу, ты предъявишь ее, на ней будет моя подпись, а внизу — отпечаток перстня с гербом Монморанси.

— Как он выглядит? — спросил Шомберг.

— Ему уже за пятьдесят, но это живой и подвижный старик. У него есть дочь и сын, который с ними уже не живет.

— Я понял, монсеньор.

— Вот бумага, подтверждающая твои полномочия. Возьми пять человек, любых, по твоему усмотрению, и поезжай. Торопись, дорога каждая минута. Я жду тебя к вечеру.

— Я буду ровно в шесть, — сказал Шомберг и исчез, оставив старого Монморанси погруженным в раздумья.

Часа в три пополудни в Понтуазе, у одного из домов по улице де Тер спешились шестеро всадников и постучали молоточком в дверь. Окошко открылось, молодой женский голос спросил:

— Что вам угодно?

— Здесь живет господин Гийом де Ремон?

Чьи-то встревоженные глазки из-за двери с любопытством оглядели непрошеных гостей, и их хозяйка сообщила:

— Здесь, вы не ошиблись. Но господин Гийом занят и просил сказать, что никого не принимает.

— Служба короля! Открывайте! Загремел засов, и дверь открылась.

— Где он? — спросил Шомберг.

— У себя наверху, — ответила перепуганная насмерть служанка, пропуская полдюжины вооруженных людей, которые сразу стали подниматься по лестнице.

Хозяин дома сидел за письменным столом и что-то писал.