Визит к Прометею - Евгений Гуляковский

— Откуда мне знать? Вы разобщили нас всех во время атаки.

— Вы должны были хорошо изучить своих людей и могли бы значительно облегчить наши поиски. Мне показалось, вы предлагали взаимную откровенность, давайте начнем наше сотрудничество с этого!

— Не самое удачное начало. Я не предаю друзей.

— В таком случае мне придется вернуться к нашим прежним, проверенным временем методам. Если вы передумаете и захотите пообщаться со мной, позовите охранника. Но не злоупотребляйте моим временем понапрасну. Если меня разочарует наша следующая встреча, это только усугубит ваше положение.

— Я постараюсь избежать ее!

— Думаю, вам это удастся. Внизу нет воды... А температура, впрочем, у вас было время с ней познакомиться. Так что желаю успеха!

Именно после этой заключительной фразы настоятеля Танаев понял, что наступил момент для решительных действий, к которому он готовился все это время, растягивая бессмысленный разговор. Впрочем, не совсем бессмысленный, он выяснил, что монахам так и не удалось схватить Карин, а эта новость окончательно развязывала ему руки.

Он прыгнул вперед, в своем ускоренном до предела темпе, рассчитывая преодолеть отделявшее его от настоятеля расстояние за считаные доли секунды.

Да вот только пол, от которого он собирался оттолкнуться для завершающего броска, неожиданно исчез. И он ухнул в хорошо замаскированную легким ковром яму.

* * *

Когда Танаева вновь приковали к стене и стражники с факелами исчезли за железной дверью, Бартон спросил:

— Что-то ты быстро вернулся. Удалось о чем-нибудь договориться?

— Нет. Единственная положительная новость — Карин они до сих пор не нашли.

— Это уже немало. Хоть какая-то надежда осталась.

После этого короткого обмена фразами в подвале воцарилось долгое молчание. Танаев думал о том, что удача от него отвернулась, а его могущественные друзья, помогавшие ему во время долгого пути к огненному порталу и стенам проклятого города, теперь, похоже, забыли о нем. И все-таки он не мог поверить в то, что после всего, что он пережил, после всех трудностей, которые пришлось преодолеть по пути сюда, его жизнь оборвется так нелепо. Должен быть какой-то выход — почти всегда он есть, и почти всегда разглядеть этот единственно верный выход невероятно трудно.

Высоко над их головами равномерный колокольный звон отмерял время. Каждый час большой колокол отмечал одним-единственным заунывным ударом, и после очередного Фавен произнес:

— Этим звоном они всегда оповещают округу о том, что предстоит чья-то смерть. Мы так и будем сидеть в цепях, пока нас не прикончат?

— А ты предлагаешь их разорвать? — спросил Танаев со своим неизменным сарказмом, который ему не изменил даже сейчас. Однако Фавен на его саркастический вопрос ответил вполне серьезно:

— Разорвать их не удастся. Зато я могу выдернуть болт, которым мои цепи прикреплены к стене. Он сильно проржавел и слегка шатается...

— Чего же ты ждал до сих пор?! — вскипел Танаев.

— Будет большой шум. Тихо вырвать его я не смогу.

— В таком случае ты должен сделать это быстро! Так быстро, чтобы успеть добраться до входной двери раньше стражников. Они не сразу разглядят тебя в темноте, факелы будут их слепить, воспользуйся этим!

Почти сразу же вслед за этой фразой Танаева раздался такой грохот, словно обрушилось полстены. Затем на какое-то время в подвале наступила тишина. Вскоре за дверью послышалась ругань потревоженных стражников, дверь распахнулась, и Танаев увидел, как в освещенный факелом круг ворвался смертоносный обрывок цепи с массивным болтом на конце. Оба стражника упали как подкошенные. Фавен поднял факел и повернулся к Танаеву:

— Что делать дальше? — Даже в этой ситуации великан предпочитал не принимать самостоятельных решений.

— Поищи ключи! У одного из них должны быть ключи!

Поиски увенчались успехом, но Танаеву казалось, что Фавен движется, как в замедленной киносъемке. Каждую секунду здесь могла появиться новая стража, гораздо более осмотрительная и лучше подготовленная к встрече с ними.

Но вот наконец нужный ключ был найден, цепи разомкнуты и все трое, загасив факелы, притаились у входной двери. Вскоре Танаев убедился в том, что тревога не распространилась дальше подвала и никто не спешит на помощь к ликвидированным Фавеном стражникам. Настало время воспользоваться свалившейся на них удачей.

Они поднялись по лестнице, к распахнутым настежь дверям подвала. Где-то здесь должен был находиться второй пост, однако его не оказалось на месте.

Перед ними в вечерней полутьме лежал монастырский двор, заполненный монахами. В первую минуту Танаеву показалось, что они ждут здесь их, а весь побег — очередная хитро подготовленная настоятелем ловушка, но почти сразу же он понял, что происходящее во дворе не имеет к ним ни малейшего отношения.

— Не такие уж они серые... — пробормотал Танаев, сообразив, что означает процессия в центре монастырского двора.

— Что они делают? — шепотом спросил Фавен.

— Совершают черную мессу. Видишь женщину в белом балахоне в центре этой процессии? Это по ней звонил колокол. Сейчас ее будут убивать.

— А мы будем ждать, пока это произойдет? — осведомился Бартон, извлекая из-под полы длинный нож, прихваченный им у одного из погибших стражников.

— Может быть, это Карин! — воскликнул Фавен, в свою очередь, вынимая из ножен трофейный меч и стараясь разглядеть в линиях белого балахона очертания фигуры женщины, которой он любовался так часто.

— Это не может быть Карин. Для участия в этом ритуале требуется добровольное согласие жертвы.

— Согласие на смерть?

— Как правило, «избранные» не знают, чем закончится для них ритуал, к тому же в разные времена и у разных народов исполнение этого ритуала и его тайный смысл — менялись. Смерть самой женщины вовсе не обязательна. Гораздо чаще на алтарь возлагали некрещеного младенца, — ответил Танаев.

— Что такое крещение? — спросил Бартон.

— Древний церковный ритуал, призванный защитить младенца от черных чар, впоследствии смысл ритуала изменился, и здесь он вряд ли известен. Но это не важно, гораздо важней то, чей лик нарисован на этих перевернутых хоругвях... Жаль, я не могу его рассмотреть.

Процессия между тем подошла к большой пентаграмме, нарисованной в центре монастырского двора. По углам пентаграммы горели толстые черные свечи. Монахи остановились перед пентаграммой и отступили назад. Теперь женщина осталась одна перед ярко выделявшейся на темной мостовой геометрической фигурой.

— Чего они ждут?

— Время. Для начала церемонии должна пробить полночь...

И в этот миг колокол в звоннице ударил двенадцать раз. Как только прозвучал его первый удар, женщина вошла внутрь пентаграммы и остановилась в центре. После того как прозвучал двенадцатый удар, женщина сорвала с себя белый балахон и швырнула его за пределы пентаграммы, оставшись совершенно обнаженной.