Запретное чтение - Ребекка Маккаи

— К нам тут в город заявился кто-то из анархистов, — сказал он. — У них пару лет назад родился план перебраться сюда и вроде как захватить весь штат. Но выбрали Нью-Гемпшир. Правильное решение. Здесь их бы всех к черту перестреляли. Им надо всей своей оравой перебраться в Нью-Гемпшир и отделиться, к черту, от нашей страны. Будет у них Народная Республика Нью-Гемпшира, мать их.

— Анархисты, — согласилась я, кивая.

Я снова посмотрела в окно, но на этот раз обратила внимание на отражение в стекле. Черноволосый мужчина по-прежнему сидел за столом, слишком далеко, чтобы слышать наш разговор. Я могла бы сказать Джейку, что вон тот парень в стильном пиджачке и есть анархист, о котором он говорит, и пускай бы он набросился на врага и утолил жажду крови, а я бы тем временем дала деру. Но Джейк был слишком пьян, глупо было рассчитывать на его помощь.

— Всем охота приехать в Вермонт и сделать из него что-нибудь такое, чем он никогда не был. В шестидесятые к нам валили хиппи, строили тут всякую хрень на солнечных батареях, пытались разводить лам. Видали эти их коммуны?

Мы и в самом деле проезжали мимо деревянной конструкции в форме звезды, от которой во все стороны тянулись веревки для сушки белья, и вокруг было припарковано несколько стареньких «вольво».

— Ага, — сказала я. — По дороге видели одну.

— А теперь к нам сюда геи едут жениться, и еще студентики приезжают со своими лыжами. Каждый прется сюда, думает, что он вроде как сам открыл это место, как будто он, мать его, Христофор Колумб. Воткнули свой флаг в Монпелье, говорят теперь, что город принадлежит Калифорнии. Превратили нас в чертов Диснейленд!

Барменша вернулась с дальнего конца бара.

— Джейк, — попросила она, — отстань от девушки, а?

Джейк снова фыркнул и допил пиво. Пивная пена повисла у него на усах. Я поспешила вернуться к блокноту, пока Джейк снова не начал разглагольствовать, и принялась составлять список — единственный, который пришел мне в этот момент в голову Вот как он выглядел:

Рокки

Лорейн

Гленн

Софи Беннетт

Лабазниковы

мама, папа

Дрейки

Мужчина

Я и сама толком не понимала, что это за список. Люди, которые могут меня предать? Люди, которых я боюсь? Перечитав его несколько раз, я добавила еще одно имя — Иэн. Спустя добрых полчаса черноволосый мужчина оплатил счет, так и не притронувшись к тарелке куриных палочек. Он положил телефон в карман и вышел через дверь, которая вела в отель, а не на стоянку. Он оставался здесь на ночь. Прежде чем за ним закрылась дверь, он обернулся, посмотрел мне прямо в глаза и решительно кивнул. К этому моменту я выпила уже четыре водки с тоником — больше, чем могла себе позволить, зато это успокоило мне нервы. Я умудрилась удержаться на барном стуле еще часа полтора — по моим подсчетам, этого времени было достаточно, чтобы мужчина, даже если он и дожидался меня по ту сторону двери с ломом, телекамерой или полицейским удостоверением, сдался и ушел спать.

Наверх я поднималась неверными шагами и на каждом повороте высматривала нашего таинственного преследователя, попутно беспокоясь, как бы не переломать себе ноги на прогнивших деревянных ступеньках. Иэн спал, и в его дыхании снова слышался свист. Я сумела выключить лампочку у него над головой, не разбудив его. Я сосчитала, сколько дней мы уже путешествуем (почти шесть), и вдруг поняла, что сегодня у моего отца день рождения. Точнее, у него был день рождения все прошедшие сутки, а я его прозевала. Но в Чикаго было на час раньше, отец славился бессонницей, а еще (и это, пожалуй, главное) в этом разболтанном проспиртованном состоянии я очень обрадовалась, что у меня есть такой удачный повод ему позвонить. Одним из пунктов в моем списке необходимых дел, который становился все более безрассудным и беспорядочным, была задача объяснить отцу, почему Иэн доехал со мной до самого дома Лабазниковых, о чем он, отец, конечно, уже знал. И еще: по какой-то необъяснимой причине мне хотелось прощупать его на тему того, что рассказал мне Леон Лабазников, чтобы понять, узнаю ли я в нем человека, которого оставила в постели с пакетом льда на лбу, или же теперь, спустя несколько дней, когда мне стала известна нелицеприятная правда о его прошлом, голос отца покажется мне каким-то другим. Мне не терпелось узнать, расслышу ли я теперь за его русским акцентом отголосок вины, почувствую ли страшную тень отцеубийства.

Но отец оказался чрезвычайно веселым, ничуть не сонным и совершенно таким же, как и всегда.

— Люси! — радостно закричал он. — Ну рассказывай, что там у тебя!

Я сидела на жесткой замшелой кровати и разговаривала почти совсем шепотом, потому что выходить в коридор не решилась. Я рассказала отцу, что в итоге повезла Иэна в Вермонт, чтобы оставить его у бабушки по отцовской линии. Это в городе Вудсток, уточнила я, потому что была совершенно уверена в существовании такого места, а еще добавила, что бабушке нет шестидесяти, что она художник по мозаике и вполне может присмотреть за Иэном.

— Зато он познакомился с Лабазниковыми! — сказала я. — Это было весело! Правда, у него случился небольшой приступ астмы, но все кончилось хорошо.

— Да-да, я кое-что слышал об этом.

— Значит, Леон тебе рассказал. А, слушай, с днем рождения! — спохватилась я. — Я ведь за этим тебе и звоню!

Я вдруг поняла, что по моему голосу наверняка слышно, сколько я выпила, и попыталась говорить медленнее и отчетливее, как будто этот трюк удавался хоть кому-нибудь во всей печальной истории.

— Точно! — воскликнул отец. — Подарок не обязателен!

Я решила взять быка за рога. Я была в том состоянии работоспособного опьянения, когда принятые решения проносятся мимо как телеграфные столбы на скоростной трассе.

— Дядя Леон рассказал мне настоящую историю шоколадной фабрики, — сказала я. — Наконец-то я ее узнала.

— А, да, — откликнулся отец без тени удивления в голосе. Его тон можно было описать как безразличный.

— Он рассказал, как все было на самом деле, — уточнила я. — Мама знает?

— Послушай, что я тебе скажу, — начал отец вместо ответа на мой вопрос. — Ты вот считаешь, что тебе не нужна отцовская помощь, но это не так. Тебе нужны деньги, и мою машину тебе тоже надо бы взять.

— Пап, я в Вермонте. Я не могу взять твою машину.

— Ты напрасно так этому удивляешься. — Отец вдруг вернулся к прежней теме. — Дети совершают глупости, это всем известно. Это-то и есть мораль истории про шоколадную фабрику, понимаешь? Дети думают, что они все понимают, а что они понимают? Уж поменьше, чем их родители, в любом случае.

Я не могла переставить его слова так, чтобы до меня дошел их смысл. Он как будто сердился, но непонятно было на кого: на меня за то, что не сумела чудесным образом прознать раньше, как все произошло на самом деле, на себя самого или, может, как это ни удивительно, на Иэна за то, что он предал родителей и решил, что понимает в жизни больше, чем они.