По ту сторону пруда. Книга 2. Страстная неделя - Сергей Костин

Автобус был точно таким же, как городские, и таким же полупустым. Я заплатил водителю за проезд и сел у окна. Автобус шустро, несмотря на свою длину, проложил путь по городским улицам и вырвался на простор. Кто не знает, Англия — это буколический рай! Поскольку здесь чуть ли не каждый день идет дождь — а иногда он льет целый день, — зелень вокруг ослепительная. Прибавьте к этому апрель, месяц самого буйного цветения. Я с полчаса, не отрываясь, смотрел на мягкие холмы, на луга, поделенные посадками и изгородями на неровные прямоугольники, на романтичные рощицы и роскошную весеннюю палитру палисадников придорожных коттеджей.

Любовался пейзажами я не один. За мной сидели молодая девушка с парнем, судя по акценту, канадцы из Квебека. Канадцы всегда производили на меня впечатление людей трогательно наивных — не ограниченных, а именно трогательных в своих восторгах перед неизведанным. Восторгался в основном парень — громко, не опасаясь соседей, поскольку говорил он по-французски.

— Смотри, какое огромное дерево! Что это, клен?

— Наверное, — соглашалась в полголоса его спутница.

Это был пурпурный бук — главное, на мой взгляд, украшение английских парков. Но меня никто не спрашивал.

— А это! — не успокаивался парень. — Я никогда в жизни не видел столько коров.

Коров было десятка два, не больше. Или парень никогда не выезжал из Монреаля, или прозрел совсем недавно.

— Вот он! Глазам своим не верю!

Это мы въехали в Уэллс, самый маленький населенный пункт Великобритании, получивший, как я сейчас читал в Википедии на своем айфоне, привилегию называться городом. Это случилось благодаря собору, мимо которого мы как раз проезжали — действительно роскошному и огромному; мне кажется, он больше парижского Нотр-Дам. Восторги парня не смолкали до самой остановки, где, к счастью, канадцы сошли. Теперь я рассмотрел его — парню было не меньше двадцати пяти. Счастливы народы, где взрослеют так поздно!

А мы, поменяв водителя, двинулись дальше. Еще несколько сот метров и вдали слева, за лугами, возник наполненный мистического величия Гластонберийский курган, на вершине которого возвышалась колокольня разрушенной церкви Михаила Архангела. Я не склонен к мистике, хотя многие события моей жизни и не укладываются в материалистическое мировоззрение. Но место это что-то реально излучало. Возможно, это был благоговейный трепет первобытных племен, или эзотерическое знание друидов, или рациональная религиозность римлян, восторженная набожность первых христиан и торжественная собранность творцов англиканских ритуалов. Божественного или природного происхождения этот холм, можно спорить, но нигде не было обнаружено указаний на его рукотворный характер. Намоленный последователями как минимум трех религий, курган начал прятаться за холм Чаши, а потом и вовсе исчез за домами городка, жившего под его сенью десятки веков. Мы въехали в Гластонбери.

13

Этот городок, в котором и сегодня меньше десяти тысяч жителей, удивительное, уникальное место. Я не зря сюда стремился и теперь должен описать его поподробнее.

Я поселился — не по оперативным соображениям, а исключительно из любви к седой истории — в самом старом здании города. Это отель «Джордж и пилигримы», в котором состоятельные паломники останавливались по крайней мере с 1475 года. Я со своей клиентурой среди магнатов достаточно пожил в исторических зданиях и дворцах по всему свету. У большинства есть один, но очень важный недостаток: чтобы соответствовать современным представлениями о комфорте и гигиене, в них все было многократно перестроено. Мне тоже кажется, что разумнее иметь в номере унитаз, чем отверстие в деревянной клетушке, нависающей над переулком, и электрические лампы вместо коптящих и смердящих сальных светильников. Однако пахнущий моющими средствами толстый ковролин, который безуспешно пытается скрыть неровности старинных каменных плит, всегда вызывает у меня мысль об инволюции человечества, то есть о его развитии от более высоких форм к более низким.

А здесь удивительным образом был найден баланс между удобствами и подлинностью. На дивный, теплого серого оттенка фасад с гербами аббатства и Эдуарда IV, а также на узкие стрельчатые окна с цветными стеклышками по краям смотришь как на музейный экспонат. Потом входишь и идешь по проходу между столиками ресторана под нависшим потолком из темного дерева, такими же старинными панелями на стенах и со светильниками в форме факелов. Улыбчивая полная женщина в конторке справа выдает тебе ключ, и ты по крутой лестнице поднимаешься на второй этаж. Здесь уже желтые оштукатуренные стены (дань современности) с, не уверен, что функциональным, но невероятно сложным переплетением балок из почерневшего дерева (любовь к старине). Номеров на моем этаже было всего три. На черной дощатой двери моей комнаты значилась цифра 8 и надпись «Исповедальня». В торце коридорчика располагался, видимо, президентский люкс: большую часть двери занимал цветной деревянный барельеф с изображением короля Генриха VIII во весь рост. Генрих VIII, напомню, был королем, который во времена Английской Реформации приказал разрушить Гластонберийское аббатство и повесить его непокорного настоятеля на вершине кургана. Однако, похоже, жители Гластонбери, потерявшего свое значение именно после этого трагического события, были на него не в претензии. Или традиционно личность монарха для англичан настолько священна, что разумность его деяний сомнению не подвергается.

Номер был маленьким, с душевой кабиной и туалетом слева, двуспальной кроватью с тумбочками и крохотной нишей для чемодана и плечиков для одежды, обрамленной камнями с мальтийскими крестами. На подоконнике — дань традиции и элемент декора — фарфоровые, с синим узором кувшин и чаша для умывания. Окно, закрывающееся на старинную задвижку, выходило на плоскую крышу соседнего здания. Я одобрительно хмыкнул про себя: через нее в случае необходимости было элементарно исчезнуть из номера.

Спустившись вниз, я отметил, что и выходов из отеля было два. Один, главный, на Хай-стрит и Рыночную площадь, а второй, мимо выставленных наружу столов гостиничного ресторана, на задний двор. Я пошел осмотреть черный ход: булыжная мостовая со следами колеи от повозок многих поколений поставщиков, кирпичные стены, кое-где затянутые девичьим виноградом, висящие вазоны с ампельными многолетниками, горшки и кадки с растениями на земле. И дальше вы выходите на большой паркинг, сейчас практически пустой. Теперь я подумал, что, конечно, два выхода хорошо, когда охотишься ты; если охотятся на тебя, это, как и плоская крыша за окном номера, может оказаться недостатком.

Я вернулся в отель и мимо барной стойки прошел в глубь ресторана. Стена, выходящая на улицу, осталась в первозданном виде. Облупившиеся от времени каменные нервюры обрамляли узкие витражные оконца, камни подоконника отполированы до блеска тысячами рукавов паломников, глазеющих на Рыночную площадь. На боковых стенах, оклеенных красными, с золотом, обоями — цветные гравюры со средневековыми кавалькадами и пирами. Это одна из причин, почему я люблю попадать в незнакомые места — мозг фиксирует, а память удерживает множество деталей, которые в привычной обстановке сливаются в безликий фон, перестают существовать.