Слепой Орфей - Александр Мазин

* * *

– Товарищ генерал, прибыл начальник выборгского филиала. Примете?

Морри посмотрел на девицу, верней, по годам девицу, а по сути давно уж нет, угадал в ней пульсацию желания, но она была Морри не интересна. Пустой мешок. Вот та, с которой он чуть не совершил ритуал,– другое дело. Впрочем, прерванный ритуал не значит – не совершенный. Пока нить не разорвана. Морри-разум отодвинул желание. Это желание принадлежало его предшественнику, друиду, изгнанному в нижние глубины Морри-алчущего. Сила. И Власть. Вот то, что по-настоящему важно.

– Нет,– сказал он порченой девице.– Не приму. Выйди.

Морри-разум изучал Каменный Лес, Город. И тут следовало поспешить, пока Город сам не начал изучать его.

Глеб Стежень

Все, что должно случиться, рано или поздно случается. Иначе говоря, чему быть, того не миновать. Глаза боятся, а руки делают.

Вместе с Кириллом мы вытащили тело из морозилки, перенесли в погреб и уложили на стол. Все продумано и взвешено. По эту сторону реальности не должно быть никаких сбоев и неопределенностей. Хватит того, что с той стороны.

Установленный в погребе кондиционер негромко ворчал. Сейчас, согласно программе, он держал температуру в минус четыре градуса, по холодному времени сбрасывая лишнее тепло в змеевик на кухне. Сделав дело, Кир молча ушел наверх. Он все понимал и, видно, охотно поменялся бы со мной местами. Но не мог. Кир ушел, а я остался.

Она была в одежде, и это не очень хорошо, поскольку поверхность тела прогревалась неравномерно. Если не смотреть на лицо, казалось, она просто свернулась калачиком и спит. Но это если не смотреть на лицо. А если смотреть… Белая, прихваченная изморозью кожа с темными крупинками налипшей земли… Неживая… От этого следовало отрешиться, и я отрешился. Навык перешагивания границы между человеком и телом внедряется в каждого медика еще на первом этапе обучения. Западный подход, который я всегда порицал. Сравнительно с подходом восточным. Но нынче это умение мне пригодилось. Мертвое лицо принадлежит телу, а не человеку.

Рядом со мной – фотография. То же лицо. Только загорелое, счастливое… Живое…

В последние часы я думал о ней непрерывно. Я представлял ее, слышал ее голос. Закрывая глаза и даже не закрывая их – видел ее улыбку. Если отрешиться от печальных обстоятельств, можно счесть ситуацию даже забавной. Полюбить женщину, которую никогда не видел живой? Причем не пятнадцатилетнему прыщавому мальчишке, а бородатому, тертому жизнью мужику? Вчера я прокручивал в уме всех женщин, которых имел счастье любить. Оказалось – не так уж много. Тех, кого любил, а не тех, кого имел. Это походило на пересмотр жизненных ценностей, которым в прежние времена мучил меня Сермаль. Но, в отличие от Сермалевых упражнений, итогом явилось не «очищение сердца», а бесконечная печаль. Спасибо Тебе, Господи, что в милосердии Своем Ты подарил мне…

…Сбоку, на табурете, стояла колба со спиртом. В спирте висел розовый растопыренный корень. Помощник.

А в узком фарфоровом стакане плавала в кислом молоке коричневая пыль. Бессмертный прах. Ключ. Жизнь и смерть. Жизнь и смерть – замерзшей девушке на столе. Возможно, жизнь и смерть мне, Глебу Стежню…

Кажется, я задремал. Когда очнулся, в подвале заметно потеплело. Я посмотрел на белое лицо и увидел, что изморозь сошла с кожи. Вместо нее поблескивали капельки влаги. Сколько прошло времени? Много. На термометре шесть градусов. Пора. Я встал и отправился в операционную. Следовало еще раз все проверить. У меня под рукой нет команды реаниматоров. Только пара полуквалифицированных рук по имени Кирилл. Этого хватит. Если я сам не оплошаю. Вернувшись, я скальпелем осторожно срезал влажную оттаявшую одежду. Распрямлять тело не стал, только подложил белый войлочный коврик.

Теперь осталось только помолиться. Я очень надеялся, что Бог не осудит то, что я собираюсь сделать. Хотя бы потому, что цель оправдает средства. Астральный воин. Я улыбнулся. Каков ярлычок! Под стать полоумной тетке, начитавшейся дешевых брошюрок. Лыцарь астральных полей. Не столько рыцарь, сколько лазутчик… Страшно тебе, Стежень? Конечно, страшно! Но и… любопытно. Каким оно будет на этот раз?

Ну, все. Я перелил содержимое стеклянной колбы, розовый прозрачный настой,– в мензурку. Ровно двести шестьдесят граммов, предел даже для моего организма. Еще раз взглянул на фото. Затем – на белое, скульптурно-спокойное лицо.

«Если все выйдет, полюбит ли она меня?» – прокралась посторонняя мысль.

Я прогнал ее. Решительно. Взял фарфоровый стакан с темной радиоактивной пылью и выпил в три больших глотка, так и не ощутив вкуса. Затем, точно так же, ничего не ощутив, проглотил содержимое мензурки, постоял, подумал, надо ли закрыть глаза? Оказалось, не надо…

* * *

Прах нелюдя томился под деревянной крышкой. Тосковал по целому. Бурый поскреб бороду. Страшно. Да не в страхе беда. Страх – что шпора петушиная. Беда другая. Не знает Бурый, хочется ль ему с черным огнем века вековать. Вот главное. А страх… Кто ворожит, тот всегда в страхе. Это у воя есть щит да броня. У ведуна брони нет. Ошибся – и нету тебя. Токмо ведун ведает, когда помрет. И Бурый ведал. Одно скверно: ежели заглотит его тварь – так и не смерть это. Сон. Страшный.

Серая мышка вскарабкалась по ножке стола, наставила на колдуна красные бусинки: спит? Решила, спит. И сунулась к чашке, привстала на задние лапки… да так и порскнула со стола на пол и в норку. Малая тварь, а чует.

Ведун вздохнул. «А-а-а… – подумал,– чему быть, тому быть!» И опростал чашку.

* * *

Была бурая дорога, а по обе стороны – неподвижный насторожившийся лес. Тусклая, будто припорошенная глиняной пылью листва, запах гнили. Стежень бежал. Бежал и смотрел вниз, на свои ноги в пыльных сапогах, на бугры и впадины, на прибитую к твердой земле траву. Бежал мерно, враскачку и, кажется, уже очень давно. Но усталости не испытывал. «Пойдешь налево – коня потеряешь…» Коня у него не было. И меча-кладенца тоже. Было два ножа: один – за пазухой, второй – в голенище. И ловчая сеть на плече.

«Ничего нет,– сказал себе Глеб.– Это все – форма. Способ сборки».

Не утро, не вечер. День. А солнца не было. И не должно быть. Как и неба. Настороженный лес, готовый сомкнуться и пожрать чужака. Бурая дорога, способная обернуться бездонной пропастью…

«Только способ сборки иллюзии,– сказал себе Глеб.– Я могу бежать вечно, но бежать – глупо».

Бегущий человек поднял голову, посмотрел вперед… и увидел.

Мгновенный бросок, полет, перенос… Дорога, выгнувшаяся вверх тускло-ржавой гусеницей, серый холм, серый камень, серый замшелый камень стен над затхлой водой. Взгляд, поймавший трещину наверху, еще более стремительный полет над черной мертвой водой, расширившаяся до невероятных размеров щель, нет, расщелина, скольжение вдоль замшелого камня (мох, торчащий высокой густой щеткой), снова полет, мелькание чего-то далеко внизу, площадка, нет, площадь, обрывающаяся прямо в бездну, огромные ржавые колонны (мимо них), тень, густая и страшная… а-ах!