Ладья темных странствий. Избранная проза - Борис Кудряков

–

Лёжа в жару на опушке леса, я наблюдал, как на безрассудно-манящей, пронзительно-синей, летяще-предоблачной высоте висел орёл (или коршун). Он видел и меня, и поезда, и лодки в море, и поплавки удильщика, и косу косца, и косу дочери косца, видел лягушек на дороге, костёр, дымок сигареты, чёрный гриб, меня, смотрящего на него, смотрящего на меня, наблюдающего за ним, летающим в глубине небес, иногда просто спящим. Какие сны бывают на такой высоте?

–

Шли ненастные, неиссякаемые дожди. Солдаты в палатке спали. Я наблюдал, как комар сосёт кровь из солдатского носа и как, насосавшись до отвала, грузно падает с носа по щеке вниз. Комары живут недолго, но пьют лучшее из вин.

Пытался описать шум дождя, падающего на ткань палатки. Не смог.

–

Некто И. И. – сама молодая худосочность, точнее, само отсутствие всяких сочностей, кроме сока наглости, – И. И. ходил патластой растеряхой, плохо питался, презирал Чехова, собирал волосы знакомых «мочалок». Изучая в основном литерат. энциклопедию, он мог беседы о книгах превратить в истероидную амбициозность. Недавно он купил гитару, женился, приобрел трубку и серебряные вилки. Сейчас он близорук, долго рассматривает крошечную дочку. По-прежнему считает себя великим беллетристом. По ночам курит на кухне, качает ногой в тапочке, сонно разглядывает профиль макаронной фабрики; проза у него плохая, пищеварение тоже, но всё впереди.

–

У А. Д. день ангела. Все не то чтобы пьяны, но пьяными притворяются искусно. Сам хозяин качается на люстре. На кухне тайно пьют коньяк. Перепившись, выходят босые во двор на снег. Визг. Незнакомые девушки пьют кефир. Кто-то крадёт книгу. Ура! Звон стекла. Свет гаснет. С улицы возвращается хозяин, побитый и с окровавленной губой. Засыпая на полу в коридоре, шепчет: убирайтесь все…

Наутро сизый, израненный он сидит в качалке. В комнате чисто и светло. Звучит что-то органное. Сквозь очки рассматривает альбом с видами Стамбула. Болит голова. Халат согревает, клонит в дрёму. Обязанности перед друзьями выолнены.

Пора окунаться в будни.

–

Silurus glanis L.

В 1830 году пойман экземпляр в 400 кг (на Одере). В Урале, где всю рыбу вообще мало беспокоят осенью, сомовьи становища, без сомнения, многочисленнее. Сомовья парочка живёт в большой дружбе…

Самка и самец не покидают «мазла» до тех пор, пока не выклюнется вся молодь… Нередко они топят плывущих собак, даже телят, и известно несколько примеров, что крупные сомы утаскивали в воду и топили купающихся детей…

А с голоду… даже выхватывают бельё из рук полоскающих его баб…

С молодых лет до глубокой старости живёт в одной и той же яме.

—

Давным-давно был я знаком с Нелли С-ой. Часто гонял чаи у неё в пятикомн. квартире. Зимой на столе клубника и помидоры. Огромный бульдог пачкал слюной шёлковый халат Нелли. Она кормила собаку дорогими антрекотами и целовала его в вонючие губы. Я часто журил её за непомерную любовь к «костогрызу». Иногда она встречала меня пьяненькая, включала магнитофон и пускала мыльные пузыри из стеклянной трубочки. Халат в экзотических цветах. Она любила открывать зимой окно и показывать мне, как на обнажённой груди её тает снег. Я краснел, делал вид, что это меня не волнует, но она заставляла меня собирать с подоконника снег и бросать его на её грудь. Она издевалась надо мной за то, что я картавлю. Любила целовать меня в ухо. Ненавидела детей и беременных, завидовала мужчинам. В комнате у неё стоял аквариум. Однажды при мне она вылила к рыбкам чернила. Она вышла замуж за офицера; уехала на Д. Восток. Недавно я видел её, усталую, в сверхмодном платье, в парике. Она шла по Невскому со старичком, надрывно смеясь и тяжело кашляя.

–

«В обдумывании воспоминаний о смертности – четыре части: обдумывание преступности несозерцания воспоминаний о смерти и пользы созерцания их, вопрос зарождения разума, вспоминающего о смертности, и правила воспоминаний смертности».

—

Вот и сентябрь. Вчера с Б. Мих. выезжали в Лисий Нос. Моросило. Ели на берегу вяленую щуку. Пиво в Ольгино. Никого. Серо-пепельные волны. Моросило больше. Разглядывали выброшенные предметы, что не приняло в себя море. На горизонте мокрые яхты. Что? Зачем яхты? Что они делают там? Прохлаждаются?

Сегодня иду к Дани-Натану. Он любитель сказок.

Приглашают работать в выездное фотоателье. Я в нерешительности.

–

Два года назад мне приснился сон: ночью ко мне врываются люди и говорят «Одевайтесь». – Я: «Куда, зачем!» – Они: «Разве вы не знаете, что через два года в Китае будет неприятное событие». Я ошибся только на 1 неделю. Умер «великий кормчий».

–

От «петербургского Дерсу Узалы» ни слуху. Хлещет, поди, коньяк в сосняке. Интересно, какая там «погода»? А здесь его ждут не дождутся «Гольбрайхи». Снова коротать время, выживать. Нового не придумаешь? Надо ли. А Г. Б. Р. Х. – продувная бестия, какой-то профессионал-веселитель. Танцы наедине с собой. Бабы за ним волокутся страсть. Видимо, чувствуют, что игры в дочки-матери с ним кончаются абортом. Он уже, наверное, все свои патроны порасстрелял. Мастер петтинга. Интересный типаж в духе Добычина. И болтун.

–

С ней я был знаком давно. Наташа – полугрузинка, полуеврейка, чёрная бровь, хищные зубки, натянутая кожа (если провести по ноге рукой – свист), чуть пожухлая от никотинового зноя, – Наташа матюжница, циник, мастерица бесстыдств, любительница страшных пробуждений и алкоголических ночей; Наташа – кривляка, ломака, чертёнок, злюка – однажды, в самый настоящий буран увидев меня, подбежала, схватила за руку и твёрдо приказала: уведите меня к себе. Она наутро била (несильно) по лицу, говорила, что я сволочь. Я подарил ей свою рубашку и 20 копеек на дорогу.

…с детства таких, как она, таскают по бассейнам, по английским и по школам фиг. катания. Родители щедры на наряды для таких, как она. Около новогодн. ёлки они у гостей вызывают восторг песенкой или рисунком на морозном стекле. Все советуют готовить её (уже подростка) в театральное училище. Но вот отец умер, мать больна. Друзья говорят при встрече, чтобы она позвонила им «как-нибудь через полгода». И вот бредёт она по набережной Мойки, или по ночному просп. Обух. Обороны, или утром «откуда-то» через Дворц. Мост, или вечером вброд через Обводный, или вообще в бред… Я видел часто таких, я пил с ними общепитовское кофе, я сидел с ними всюду и делился последней надеждой – разговором о Ничто. И они, не читавшие ни Ясперса, ни Киркегора, встречали мои слова пониманием. Такие живут долго. «Сквозь зубы» плодят детей. Иногда ходят в театр.

–

Дерсу уехал. Проводил его до самолёта. Напоил напоследок в дрызг. Печень в дребезги. Он уехал злой, видимо, надоело в городе.