Невеста вечности - Татьяна Степанова

– В общем, нас эти споры не касаются, – сказал Страшилин, – и часовни тоже. Это дело местных властей. А у меня убийство Уфимцева. Я им занимаюсь. И должен сказать вам, что вы теперь в числе главных подозреваемых – вы, сестра Римма, и ваши сестры-жрицы Ангелина Ягодина и Наталья Зотова.

– Мы не убивали старика. Я говорила вам это и повторяю снова – мы никого не убивали.

– Но в тот вечер, когда его убили, вас не было в монастыре. Вы нам солгали, сказали, что находились там. Но это не так. У нас имеется свидетель.

Тут Катя вздохнула про себя – скажи лучше аноним, а не свидетель. Если она сейчас запросит очную ставку, что ты будешь делать, Андрей Аркадьевич?

– Монашки, наверное, вам наябедничали, – усмехнулась сестра Римма, – да бог с ним, с тем алиби. Мы все трое находились в тот вечер в часовне. Мыли полы, протирали стены от строительной пыли, убирались. Сестра Пинна, сестра Инна и я, недостойная грешница. Спросите сестер – они подтвердят.

– Естественно, подтвердят. В прошлый раз они сказали – были в монастыре, сейчас скажут – нет, в часовне. Это не свидетели. Это называется преступный сговор.

– Мы не убивали Уфимцева. Зачем нам его убивать, ну скажите? – сестра Римма повысила голос.

– А я вот прочла, – вмешалась до этого молчавшая Катя, – что в Аргентине последователи культа Святой Смерти совершают ритуальные убийства ради нее. Жертвоприношение.

– Да не нужно Смерти ничего этого! – горячо, страстно, истово воскликнула сестра Римма. – Поймите вы это, наконец. Ей от нас ничего не нужно – ни жертвоприношений, ни церемоний, ни подарков, ни черной или белой магии. Все это неважно, вся эта земная чушь… Все, все меркнет перед ликом ее. Она и так владеет всем.

– Жизнь владеет всем, – сказал Страшилин.

– Нет, не жизнь, – тихо ответила сестра Римма, – к сожалению, не жизнь.

– Уфимцев являлся поклонником культа Смерти? – прямо спросил Страшилин. – Вы говорили, он хотел получить отсрочку, пожить. Вы приобщили его к культу?

– Нет, у нас с ним об этом и речи не шло, мы ему не открывались. Он просто был одинокий, жалкий, всеми брошенный старик, больной – я повторяю вам, мы беспокоились о нем чисто по-человечески. Мы помогали ему, чем могли. Он боялся умереть, и мы утешали его, говоря, что смерть – это не так страшно.

– Что смерть – это только начало? – спросил Страшилин.

– Нет, это тоже предрассудок, – сестра Римма вздохнула, – но и я, и сестра Пинна, и сестра Инна искренне хотели помочь Илье Ильичу, убрать из его сердца и мыслей тот животный страх перед тем, что скоро все равно предстоит покинуть этот свет. Не мы убили его.

– А кто? – спросила Катя. – У вас есть какие-то догадки? Подозрения?

– Я не знаю. И подозрений у меня нет никаких, – ответила сестра Римма. – Старик умер. И теперь все уже не суть важно – даже это ваше уголовное расследование.

Сестер Римму, Пинну и Инну отвезли в монастырь сотрудники ОВД, после того как Страшилин прочел протоколы допроса двух последних. Пинну и Инну допрашивали оперативники, и на вопрос: «Где вы находились вечером в день убийства?» – они вслед за своей патронессой послушно изменили показания – находились не в монастыре, нет, приехали в часовню для генеральной уборки.

Страшилин прочел оба протокола Кате и спрятал в папку, а папку в свой портфель. Время шагнуло далеко за полночь, когда они, наконец, покинули ОВД и направились в сторону санатория.

– Перебудим там сейчас всю их инвалидную команду, – хмыкнул Страшилин. – Надо еды какой-нибудь купить. Только вот где? Все уже закрыто.

– Ой не надо, – Катя отмахнулась, – с ног валюсь. Не до ужина.

– Целый день ничего не ели. И я с вами за компанию. Вот как – прямо горим на службе, о еде забываем. – Страшилин рулил, зорко оглядывая придорожные магазины. – Вон «24 часа». Подождите, я мигом.

Катя осталась в машине на обочине. Внезапно она поняла – это то самое место возле остановки автобуса, где она тогда столкнулась с той монахиней-анонимом. Вряд ли они узнают, кто она. Да, именно тут все и случилось. Вон вывеска «Зоотовары» на павильоне. Но сейчас кругом ни души, остановка пуста. И на шоссе – редкие машины, слепящие глаза огни фар…

Страшилин вернулся быстро с полными руками. Сгрузил на заднее сиденье нехитрую снедь – нарезки с колбасой и ветчиной, батон белого хлеба, коробку чая в пакетиках, две бутылки минералки. Никакого спиртного.

Они подъехали к воротам санатория в темноте – охрана уже погасила подсветку ворот и парка. Охранник сначала никак не мог взять в толк – кто такие. Потом куда-то позвонил по мобильному и открыл ворота, указал на аллею – вот по ней до конца, до гостевого дома.

Домик – маленький, двухэтажный – располагался в глубине парка вдали от санаторных корпусов. На крыльце в свете лампочки их встретила заспанная дежурная.

– Звонили насчет вас из полиции. Что ж, можем разместить, за плату, конечно. Только это… вас разве двое?

– Так точно, – ответил Страшилин.

– А у нас лишь один номер, одноместный, – дежурная повела их к лестнице на второй этаж.

Затем они прошли по сумрачному коридору, и дежурная открыла дверь.

Катя увидела двуспальную кровать.

– Вот, только эта комната свободная, – дежурная моргала спросонья.

– Ладно, – сказал Страшилин. – Катя, устраивайтесь. Я переночую в машине.

– Я вам раскладушку могу дать, – невинно предложила дежурная. – Тут в номере и душ, и туалет.

Катя прислонилась к косяку. Она дико пожалела, что не уехала в Москву, как он предлагал. А теперь… А что теперь?

– Несите раскладушку, – велела она.

Дежурная поплелась искать. Страшилин закрыл дверь, по своей вечной привычке подпер ее торсом.

Катя подошла к кровати. Забрала одну из подушек, потом взяла второе одеяло и протянула все это Страшилину. Он не взял. Она положила на кресло.

– Лучше в машине, – сказал он.

– Бросьте, Андрей Аркадьевич, мы взрослые люди. – Катя хотела показать: ей не до выяснений.

Да, ей не до выяснений вот этого самого.

Дежурная принесла раскладушку и чистую простыню. Страшилин забрал их и спросил, нет ли электрического чайника.

Катя подошла к окну и открыла форточку. Надо тут все проветрить. Страшилин звякал, возился с раскладушкой, молча сопел.

Катя думала о том, что… вот она в чужом городе, в чужом номере, далеко от дома и у нее с собой нет даже… да что там крема ночного для лица, у нее нет даже зубной щетки, полотенца, халата и ночной рубашки! Она ничего не ела весь день с самой этой ЦКБ, она узнала сегодня столько всего нового – странного, даже пугающего. Но что толку – она очень устала. Она устала до такой степени, что ей все равно.