Лев Троцкий. Революционер. 1879–1917 - Юрий Фельштинский

Общий смысл статей, которые публиковались Троцким в ходе революции в «Искре» и других петербургских газетах, был в том, что в России не существует общественных сил, которые были бы достаточно могущественны для направления хода событий в какое-либо иное русло, кроме самого радикального. Крестьянство распылено и не способно к самостоятельной организации. Оно играет в основном разрушительную роль. Прогрессивные элементы городской демократии вынуждены выбирать между пролетариатом и буржуазным либерализмом, являющимся контрреволюционным. Рабочая партия поэтому должна выработать курс «решительного наступления» и сделать его центральным пунктом агитационной и организационной работы. Решительная победа народа над старым режимом передаст политическую власть пролетариату; став у власти, пролетариат использует её не только для демократических преобразований, но и для непосредственного перехода к коренным социальным изменениям.

Троцкий тем самым решительно порывал с традиционной программой социал-демократической партии, признававшей неизбежность в России буржуазной революции. Программа-минимум превращалась у него в программу-максимум. Ленин же, в отличие от Троцкого, признавал значение политических позиций крестьянства и намечал план проведения буржуазно-демократической революции и дальнейшего перехода от неё к революции социалистической[460].

В тюремной камере после ареста 3 декабря Троцкий в основном завершил формирование своей концепции перманентной революции, которую он позже изложил в ряде статей и выступлений. Многие из этих материалов затем вошли в сборник «Наша революция». Особенно важной в этом смысле была статья «Итоги и перспективы».

Одним из важнейших исходных положений новой концепции революционного процесса, разработанной Троцким, была констатация того факта, что Россия являлась страной «второго эшелона» капитализма, постоянно стремившейся догнать более развитые страны. Самодержавная Россия, по его мнению, оказывалась не в состоянии совершить инновационный прорыв. Троцкий пытался в самых общих чертах проследить эту тенденцию от времени существования Древнерусского государства — Киевской Руси — до «великих реформ» 60-х гг. XIX в., отмены крепостного права. Он показывал, что заимствование и освоение зарубежных хозяйственных, технических и прочих достижений не вело в России к интенсивному экономическому развитию. Вошедшее в традицию стремление «догнать» не приводило к реальному достижению западного уровня. Являясь результатом навязывания сверху, со стороны государей, а не снизу, по инициативе низов, стремившихся к хозяйственной и самоуправленческой организации, эта догоняющая тенденция не могла привести к созданию такого фундаментального института противостояния средневековью, каковым являлись города с их все более интенсифицировавшейся относительно самостоятельной экономической и политической жизнью.

Троцкий обращал внимание на то, что Русское государство развивалось как надстройка над медленно эволюционировавшим примитивным обществом. Государство совершенствовалось и укреплялось, превращалось во все более самодовлеющую и мощную силу. Происходило это под внешним давлением, прежде всего прессом монголо-татарского ига, польско-литовского и шведского нашествий. Выживание государства требовало величайшего напряжения сил. Поэтому оно поглощало непропорционально большую долю материальных благ, производимых обществом. Государство нуждалось в мощном аппарате насилия и контроля, в жёсткой иерархической структуре. В отличие от Запада в России государство породило сословия, заложило фундамент современной промышленности.

Отсюда проистекала объективная оценка российского буржуазного класса как слабой и целиком зависимой от самодержавной власти структуры, неспособной стать самостоятельным социальным действующим лицом, носителем не только хозяйственной, но и политической альтернативы самодержавной власти, как это имело место в странах Западной Европы. Торгово-промышленное сословие было обречено на всестороннюю зависимость от государства, то есть в конечном итоге от того же самодержца. Чисто буржуазная революция в российских условиях была, по мнению родоначальника концепции перманентной революции, нереальной при безусловной власти «царя-батюшки».

Значительно позже, в конце 20-х — начале 30-х гг., Троцкий чётко сформулировал те общие положения, которые лежали в основе его рассуждений о предпосылках перманентной революции, назвав их законом неравномерного и комбинированного развития. По существу дела, явления, которые лежали на поверхности и подвергались конкретному анализу сотнями экономистов и социологов, — способность отсталых стран «перепрыгивать» через этапы, догонять и перегонять другие страны в условиях все большей взаимозависимости — Троцкий возвёл в некую новую теорию, которая должна была стать фундаментом теории о перманентной революции. По существу, эти положения уже содержались в его публикациях начала века. Составной частью «закона» Троцкого о неравномерном и комбинированном развитии общества стал пункт о необходимости и неизбежности мировой революции[461].

Важнейшим элементом концепции перманентной революции у Троцкого были её международные аспекты. Раздел «Европа и революция» был заключительным в работе «Итоги и перспективы» и, видимо, рассматривался автором как наиболее весомый. Здесь высказывалась мысль, что российский пролетариат, который пришёл бы к власти даже вследствие временной конъюнктуры буржуазной революции, неизбежно встретил бы крайне враждебное к себе отношение со стороны мировой реакции и в то же время готовность к организованной поддержке мирового пролетариата. Если пролетарская власть в России окажется предоставленной самой себе, она неизбежно будет разгромлена контрреволюцией. То же самое произошло бы и в любой другой отсталой стране. Пролетариату «ничего другого не останется, как связать судьбу своего политического господства и, следовательно, судьбу всей российской революции с судьбой социалистической революции в Европе. Ту колоссальную государственно-политическую силу, которую даст ему временная конъюнктура российской буржуазной революции, он обрушит на чашу весов классовой борьбы всего капиталистического мира»[462].

Иначе говоря, русская революция будет способствовать развязыванию международной революционной волны, а последняя закрепит успех революции в России. «Нельзя сомневаться и в том, что социалистическая революция на Западе позволит нам непосредственно и прямо превратить временное господство рабочего класса в социалистическую диктатуру»[463]. Мировая или, по крайней мере, европейская революция рассматривалась, таким образом, в качестве единственного гаранта успешности революции в России. Так российская революция в представлении Троцкого превращалась в революцию международную, которая, переплетаясь с ней, должна была составить единый, неразрывный и непрерывный процесс. Судьба российской революции напрямую связывалась с судьбой социалистической революции в Европе и в конечном итоге во всём мире. При этом создатель концепции не вдавался в детали, полагая, что конкретные пути превращения российской революции в международную, точно так же, как и сроки, предсказать невозможно. Повернёт революция сразу на Запад или пойдёт обходными путями, через страны Востока — эти вопросы Троцким рассматривались как второстепенные, не затрагивающие существа дела, но читателям давалось понять, что перманентная революция — это вопрос не столетий и десятилетий, а сравнительно близкой перспективы.