Знак Потрошителя - Диана Удовиченко

Сэр Генри отошел подальше, отгородившись от дерущихся фонтаном, отстраненно наблюдал за схваткой. Платонов дрался с Космински, они упоенно молотили друг друга по физиономиям – парикмахер был здоров и злобен. Капитану повезло, что маньяк отдал бритву хранителю, иначе поединок закончился бы мгновенно.

Платонов с Космински вошли в клинч. Обхватив друг друга руками, с кряхтением топтались на одном месте. Каждый пытался свалить противника. Принц Альберт выхватил шпагу, пошел на капитана.

– Бэрримор, убери его! – пропыхтел Платонов.

– Извините, сэр… Как это? – Дворецкий замер в нерешительности. – Мне поднять руку на августейшую особу?..

Принц сделал выпад – Платонов, поднатужившись, дернул парикмахера, подставив его под шпагу. Острие вонзилось в плечо Космински.

– Чертовы аристократы! – взвыл поляк.

Уолтер Сиккерт с остро заточенным шпателем подскочил к Платонову, замахнулся, собираясь полоснуть по шее, но не успел: сзади подбежала Настя, ловко подставила подножку. Художник рухнул на землю, девушка прыгнула сверху, оседлала его, выбила шпатель из руки, врезала по челюсти. Сиккерт коротко рассмеялся, сбросил Настю, потянулся к оружию. Девушка пинком отшвырнула шпатель на несколько шагов. Сиккерт выругался, лягнул Настю так, что она отлетела, упала навзничь. Художник тут же бросился на нее, придавил коленом к земле, схватил за горло.

Принц дернул шпагу, обошел дерущихся, собираясь снова атаковать капитана. Бэрримор подбежал к Альберту, пнул его под зад. Венценосный маньяк в ярости обернулся.

– Уж простите, ваше высочество, – повинился дворецкий, шагнул вперед и двинул его по физиономии. Схватил за кисть руки, выкрутил изо всех сил. Шпага выпала из ослабевших пальцев. – Не надо было связываться с плохой компанией, ваше высочество. Теперь что ж поделаешь…

Сиккерт продолжал душить Настю. Задыхаясь, девушка судорожно шарила по земле, с трудом удерживая угасающее сознание. Камень бы… Ладонь ощутила что-то холодное, металлическое. Она схватила рукоять шпаги, хлестнула наугад. Удар рассек художнику кожу на виске, кровь залила глаз. Сиккерт взревел и ослабил хватку. Настя тут же хлестнула еще раз, попала по шее. Художник захрипел, разжал пальцы. Девушка столкнула его с себя, откатилась в сторону, села, держась за горло и переводя дыхание. Рядом сидел, так же зажимая шею, Сиккерт. Из глубокой раны на воротник пальто лилась кровь.

Бэрримор, сыпля извинениями и оправданиями, старательно молотил Альберта. Его мощные кулаки оставляли на красивом лице принца синяки, которые, однако, тут же, почти мгновенно, исчезали: портрет, дарующий вечную молодость и красоту, принимал увечья на себя.

Сенкевич теснил Острога в сторону бассейна. Врач, изрядно пораненный, медленно отступал. В крови были оба противника: скальпель Острога оставил на Сенкевиче множество порезов.

Платонов выстоял все же в спарринге с Космински, переломил ситуацию в свою пользу и теперь шел в наступление, методично нанося парикмахеру мощные удары. Поляк, с расквашенным носом, разбитыми челюстями, заплывшими глазами, едва держался на ногах.

Сиккерт захрипел, изо рта хлынула кровь. Он коснулся губ, посмотрел на окровавленные пальцы, словно не веря собственным глазам, потом показал руку Насте. Выражение лица у художника было по-детски обиженным, будто он спрашивал: «За что?» Издав нечленораздельное бульканье, Сиккерт свалился лицом вперед, содрогнулся в агонии и замер.

Сенкевич почти прижал Острога к бортику бассейна. Ощутив спиной холод мрамора, поняв, что отступать больше некуда, врач зарычал и с отчаянием загнанного животного бросился на противника. Сенкевич отбил руку со скальпелем, ответил хуком справа. Отскочил на шаг и, не давая Острогу опомниться, врезал ногой в живот. Врач упал на бортик, перекувырнулся и рухнул в воду. Раздался тяжелый всплеск, по поверхности воды пошли круги, затем все стихло. Острог так и не выплыл.

Платонов между тем добивал парикмахера. Космински упал на колени, и новый удар отправил его в нокаут.

– Ваше высочество! – взвыл Бэрримор, наблюдая, как разбитая скула принца тут же заживает. – Да сколько ж можно-то?

К нему подоспели Настя и Дан, помогли скрутить Альберта. Сенкевич принес веревку, от которой недавно освободился, связал принцу руки за спиной. Не особенно расстроившись, Альберт уселся на заднее крыльцо, всем видом показывая, что не будет сопротивляться.

– Так-то оно и лучше, – резюмировал Бэрримор. – Не хочется рук марать… то есть, простите, ваше высочество, обагрять, конечно. Обагрять рук кровью августейшей особы.

В драке все четверо как-то забыли об основном противнике – хранителе, который сейчас вышел из-за фонтана, поигрывая опасной бритвой.

– До чего же слабые пошли маньяки, – с презрением произнес он. – Придется самому решать проблему. Как всегда, впрочем.

Но он не торопился бросаться в бой, речитативом начал произносить какое-то заклинание. Темнота, казалось, сгустилась, луна сделалась тусклой и покрылась черными пятнами, воздух, напротив, разредился. Запахло озоном.

Вода Неметона взбурлила, выбросила в небо высокие фонтаны. Баскервиль осекся, изумленно уставился на бушующее озеро. Неметон издал булькающий звук и с отвращением выплюнул труп Острога. Тело тяжело брякнулось под ноги хранителя. Тот упал на колени:

– Повелитель, но как же? – Потом, озаренный догадкой, воскликнул: – Конечно! Кровь пролилась в воду в назначенный час…

Сенкевич ожидал, что над водой возникнет жуткое божество, но Неметон лишь продолжал бурлить.

– Все жертвы принесены! Яви своего посланника, великий Дит! Ответь мне! – Хранитель молитвенно простер руки к озеру.

Длинное черное тело, сотканное из мрака и лунного света, стремительно перенеслось через ограду, в один прыжок пересекло задний двор и остановилось перед Баскервилем. К удивлению Сенкевича, это оказался их домашний любимец, названный в честь сэра Генри. Но теперь пес преобразился: он стал выше и мощнее, глаза уже не просто горели, а излучали нестерпимое зеленое сияние, шерсть сверкала огненными иголками. Монстр приоткрыл пасть, показывая белоснежные длинные клыки. Над ним белым облачком трепетал призрак черноволосой девушки.

– Собака Баскервилей… – прошептал хранитель. – Я знал, знал… Всегда знал… Передай мне ответ Дита, посланник темного мира!

Он простерся перед зверем ниц, уткнулся лицом в землю. Пес подошел к нему, уставился неподвижными глазами, лучи которых, казалось, вот-вот пронзят тело сэра Генри насквозь. Под его взглядом хранитель приподнялся, замер, потом, двигаясь как сомнамбула, будто находился под гипнозом, встал на ноги. На одной ноте произнес:

– Я услышал приказ повелителя.

Монстр отвернулся от него, двинулся по двору, останавливаясь перед каждым, ощупывая сверкающим зеленым взглядом. За ним, не отставая, плыла призрачная девушка. Впервые у нее было счастливое, умиротворенное лицо. Возле Бэрримора, Платонова и Насти чудовище не задержалось. Пришла очередь Сенкевича, и пес надолго замер, всматриваясь в его глаза. Показалось, зеленые лучи, словно какой-то мистический рентген, проникают внутрь души, видят все потаенное – скрыть невозможно ничего. Пес будто перебирал его мысли, как карты.