Доктор Данилов в МЧС - Андрей Шляхов

– «Что – «О»? – орет раввин. – При чем тут – «О»? Я спрашиваю вас, уважаемый Рабинович!» – «О! Теперь я вспомнил, где я забыл свой зонтик!» – отвечает ему довольный Рабинович…

Данилов приподнял голову, чтобы посмотреть, куда спускается трубка. Уж не ему ли поставили капельницу, пока он спал? Зачем? Что за дурацкие шутки?

– Очнулся! – теперь Данилов узнал голос Ломакина. – Вова, ты меня слышишь?

На лоб Данилову легла теплая рука.

– Слышу, – ответил Данилов.

– И видишь?

– Вижу.

– И как зовут меня, помнишь?

– Захарыч, не издевайся.

– Молодец, знаешь. – Ломакин переместил руку со лба Данилова на его плечо. – А как машину толкал, тоже помнишь?

– Да… – Данилов вспомнил, как толкал машину, и спохватился, что дальше ничего не помнит, но у него, видимо, от волнения улучшился слух, так как он различил шум самолетных моторов. – Что со мной было? Мы летим в Москву?

– Да, куда же еще? – подтвердил Ломакин. – Видишь, я лично тебя сопровождаю, никому доверить не могу.

– А что со мной? – Данилов попытался прислушаться к своему организму, но было такое ощущение, что от него осталась одна голова.

– Ничего страшного. Ты немного неудачно толкал машину, так, что сам угодил под колесо. Но отделался легко: всего-то закрытая черепно-мозговая травма и небольшой перелом.

– Чего?

– Высокий перелом берцовых костей со смещением, – нехотя ответил Ломакин и поспешил добавить: – Ничего страшного: одна пустяковая операция, и можно играть в футбол, танцевать гопака и жить полноценной половой жизнью.

Врачи умеют утешать, этого у них не отнять никому, при любых испытаниях.

Открывать двери нетрудно и при наличии костылей: если привалиться плечом к стене, то можно высвободить одну руку. Было бы желание.

– Привет, Игорь! – Данилов развернулся боком и приглашающе махнул рукой. – Что застыл на пороге? Самодвижущихся треножников не видел?

– Я много чего видел, – туманно ответил Полянский, перешагивая через порог. – Привет! Ну-ка, поворотись, сынку…

– Я тебе не избушка на курьих ножках, чтобы поворачиваться по заказу, – ответил Данилов.

В левой руке Полянский держал пластиковый пакет с чем-то увесистым. Закрыть за собой дверь он не догадался, пришлось Данилову толкнуть ее костылем.

– Когда я лежал в Склифе со своим коленом, мне пришла в голову мысль, что костылями можно играть на бильярде, – сказал Полянский.

– Умные мысли – в умную голову, – констатировал Данилов. – Тебя не затруднит закрыть дверь на замок?

– Конечно же нет! – Полянский закрыл дверь, изучающее оглядел Данилова, вздохнул и сказал: – Ну, здравствуй, Вова!

– Здравствуй, здравствуй, – ответил Данилов. – Вроде как уже здоровались. Что ты так на меня смотришь? Помнишь загадку у Чуковского? «Две ноги на трех ногах, а четвертая в зубах?»

– Нет.

– Бестолочь, классику не знаешь. Слушай: «Две ноги на трех ногах, а четвертая в зубах.// Вдруг четыре прибежали и с одною убежали.// Подскочили две ноги, ухватили три ноги,// Закричали на весь дом – дам тремя по четырем!// Но четыре завизжали и с одною убежали».

– Бред какой-то, но отгадать не трудно. – Полянский щелкал всякие разные загадки, головоломки и ребусы как семечки. – Две ноги – это мальчик, три ноги – табурет, четыре ноги – собака, одна нога в зубах – куриная. Классический вариант садистского стишка, только форма другая.

– Молодец! – похвалил Данилов и мотнул головой в сторону ванны. – Сегодня у нас самообслуживание, то есть не совсем так, сегодня у нас гостеобслуживание.

– Елена отдыхает? – понизив голос, спросил Полянский.

– Елена умотала на работу, – хмыкнул Данилов.

– Так ты же сказал, что она на больничном…

– Больничный лист работе не помеха. Возникли какие-то сложные вопросы, в которых, кроме нее, никто не может разобраться. – Данилов вложил в слово «сложные» всю иронию, какую только смог. – Короче, ей позвонили и она уехала.

– Ну, в конце концов, она не где-нибудь, а на «Скорой помощи». Если начнется на работе, оттуда быстрее в роддом отвезут, чем из дома.

– Это меня успокаивает. Но все-таки я склонен думать, что подчиненные должны свою голову иногда включать, а не дергать по любому поводу начальство. Особенно если оно готовится рожать, то есть на довольно длительный срок выбыть из строя. А то до идиотизма доходит: старший фельдшер график без Елены не может утрясти, прикинь?

– Ну, не все же такие самостоятельные, как ты!

– Это так. Самостоятельный я, за что иногда и страдаю. Давай мой руки и иди на кухню. В холодильнике есть салаты, ветчина и напитки, призванные скрасить наше общение. Тащи их в гостиную. А что это у тебя?

– Курага! – Полянский раскрыл принесенный пакет и сунул его под нос Данилову. – Штучная, вкусная, битый час выбирал.

– Хороша, – одобрил Данилов, заглядывая в пакет. – Чистый янтарь, как говорил один знакомый. Есть жалко, только бы смотрел да смотрел. Это все мне, дружище?

В пакете, по самым скромным прикидкам, было не меньше двух килограммов.

– А кому же еще? – удивился Полянский. – Курага не только вкусна, но и очень полезна. Ешь понемножку каждый день. Будет настроение – Лену с Никитой угости.

– Она же калорийная, а я уже и так поправился. – Данилов уперся костылями в пол и выпятил пузо, показывая, как он растолстел.

– Не пыжься, до меня тебе очень далеко. – Полянский вознамерился было ткнуть Данилова в живот пальцем, но вовремя опомнился и остановил руку на полдороге.

– То-то же, – назидательным тоном сказал Данилов. – Отвыкайте махать руками, молодой человек, чаще пользуйтесь речью.

Устроились в гостиной: Данилов на диване (в горизонтальном положении нога чувствовала себя лучше, во всяком случае, почти не ныла), Полянский, натаскав на журнальный стол еды и пива, сел в кресло.

– Ну, рассказывай, – велел он. – С самого начала и как можно подробнее.

– Родился я в Москве, – начал Данилов, – в шестом роддоме…

– Я не для некролога материал собираю, а хочу знать, как ты сломал ногу, – перебил Полянский. – Кстати, Вова, а я ведь тоже родился в шестом роддоме. Там заведовала родильным отделением мамина подруга, тетя Лета.

– Летиция? – попробовал угадать Данилов. – Или… Боюсь даже представить… Неужели Летаргия?

– Гораздо прозаичнее, Виолетта Петровна, – улыбнулся Полянский. – Такой, знаешь, конь в юбке, громогласная и непререкаемая. Я в детстве так ее боялся, что прятался под столом всякий раз, когда она приходила к нам в гости. А она вытягивала меня оттуда, зацеловывала и шутила, что труднее всего было вытащить меня в самый первый раз. Но об этом расскажу при следующей встрече. Рассказывай, как это тебя угораздило?