Дети смотрителей слонов - Питер Хег

Многие в такой ситуации сразу бы сдались, но ко мне это не относится. Я забил много голов из подобных положений, будучи зажат между четырьмя защитниками, каждый из которых вполне мог бы сыграть в Голливуде Кинг-Конга без всякого грима. Чтобы развернуться, у меня есть лишь сотая доля миллиметра. Но для тех, кто твёрд в вере, достаточно и сотой доли миллиметра, так что я делаю вращательное движение и пинаю человека за моей спиной.

Ощущение такое, будто пинаешь хорошо накачанное тракторное колесо: оно чуть-чуть пружинит, но никуда не сдвигается, и слышится звук, который я могу связать только с одним человеком, имеющим такую упругость. Я откидываю голову назад и вижу круглые голубые глаза нашего старшего брата Ханса.

— Неплохой ударчик, братишка, — шепчет он, и я слышу по голосу, что он всё-таки немного задыхается от моего удара.

Потом он открывает дверь стоящей рядом машины, запихивает нас на заднее сиденье, садится за руль — и мы покидаем сцену.

Хотя мы лишь мельком успели взглянуть в лицо Хансу, становится ясно — что-то в нём изменилось. Да и действует он сейчас как-то на удивление энергично. Объяснение этому находится сразу же, как только он открыл дверь машины: на заднем сиденье сидит девушка в знакомом нам свитере и кроссовках — это та самая бронзовокожая певица с площади Блогор.

— Вы ведь знакомы с Ашанти, — говорит Ханс.

Должен честно сказать, что в тот момент, когда он это говорит, у меня сжимается сердце. Хотя сейчас, когда мы едем вдоль причала Лангелинье, нам есть о чём подумать, и множество вопросов о прошлом и будущем ожидают ответа, несмотря на всё это, на какой-то краткий миг что-то другое выходит на первый план. Потому что когда Ханс произносит имя Ашанти, он выговаривает его так, как та, которая когда-то была моей возлюбленной, то есть Конни — унесённая ветром — произносила моё имя, и повторить это невозможно, такое бывает, только когда человек испытывает к другому человеку истинную любовь.

Поэтому ясно как дважды два, что за это непродолжительное время между певицей и нашим братом что-то произошло, — он совершенно не похож на себя, почти спустился с Небес на землю и, очевидно, влюблён по уши. И хотя именно этого мы с Тильте для него более всего желали, тем не менее, когда видишь его таким, это производит неизгладимое впечатление. Я только сейчас понимаю, что на самом деле никогда не верил в такую возможность. В глубине души я всегда считал, что Ханс будет рядом со мной до последнего, то есть до конца наших дней, а тут вдруг конец этот без пяти минут настал, и это совсем не весело, тут-то и начинает щемить сердце.

Ханс везёт нас «в мерседесе» — мы с Тильте за последние дни уже начали привыкать к этой марке. Машина поворачивает к мосту Лангелиньебро, Ханс пересекает велосипедную дорожку, заезжает на газон и глушит двигатель. Мы с Тильте пригибаем головы, но осторожно оглядываем из окон проезжающие такси, а потом и лимузины, которые везут Гитте, ламу Свена-Хельге и Синдбада Аль-Блаблаба, катафалк с гробом Вибе, две полицейские машины и чёрный фургон с решётками на окнах, за которыми мы успеваем заметить Александра Финкеблода. Он смотрит прямо перед собой так, как будто сейчас разогнёт стальные прутья и бросится на случайных прохожих.

— Нам надо на Тольбогаде, Хансик, — говорит Тильте. — Относится ли эта улица к той части галактики, в которой ты ориентируешься без звёздной карты? — спрашивает она.

Можно сказать, что это всего лишь невинное поддразнивание. Но в её словах я слышу и нечто другое, я слышу отношение к Хансу и его красавице. Мы оба ужасно рады за него. И теперь перед нами ещё одна задача, если мы хотим, чтобы счастливое детство заняло почётное место рядом с остальными заслуженными наградами.

♥

Мы едем по Эспланаде. Тильте делает знак Хансу, мы останавливаемся, она выходит из машины, заходит в маленький магазинчик и возвращается с сим-картой. Это, бесспорно, свидетельствует о её бесконечной мудрости, потому что хотя у Катинки и было напряжённое утро, но такой одарённый человек, как она, не мог не обнаружить пропажу телефона и не заблокировать его.

Тильте садится в машину рядом со мной. В тот момент, когда Ханс собирается уже отъехать от тротуара, мы с ней одновременно замечаем кое-что и кричим: «Стой!»

Эспланада — чрезвычайно аристократическая улица, и, несомненно, она должна быть излюбленным местом экскурсионных прогулок Общества по украшению столицы. Не сомневаюсь, что взгляд членов общества во время этих прогулок задержится на здании, которое находится на другой стороне улицы позади нас, потому что оно — образец того блестящего аристократизма, при виде которого даже мы, выросшие в доме священника, начинаем чувствовать себя героями сказки про маленькую девочку со спичками[20]— и это при том, что мы сидим в «мерседесе».

На улицу выходит стеклянная дверь, шириной с ворота каретного сарая, рядом с дверью висит мраморная табличка, она-то и привлекла наше с Тильте внимание. На дощечке выбита надпись «Судоходная компания Беллерад».

Тут мы с Тильте начинаем действовать как два пловца синхронного плавания, это трудно объяснить, могу лишь сказать, что в основе наших действий лежит ощущение сопричастности высшей цели и солидный опыт, помогавший нам проникать в самые недоступные места с целью продажи лотерейных билетов в поддержку футбольного клуба Финё.

— Отъезжай на три метра назад, — говорит Тильте Хансу. — Потом выйди из машины и открой дверь нам с Питером. Когда мы выйдем, отдашь нам честь. А потом откроешь перед нами входную дверь.

Как я уже говорил, нет сомнений в том, что Ханс прошёл стадию бурного развития. Но всему есть пределы — в своём развитии он ещё не дошёл до той стадии, когда ему может прийти в голову перечить Тильте. Так что он даёт задний ход, выходит, открывает дверь и отдаёт честь. После чего распахивает перед нами стеклянную дверь.

Мы входим в большую приёмную. За столом сидит немолодая женщина лет тридцати с лишним, похожая на известных в великих религиях персонажей, которые охраняют что-то ценное, вооружившись ножом гурков или огненным мечом.

Но сейчас она сама любезность, и всё это из-за «мерседеса», и из-за того, что Ханс стоит по стойке смирно, отдавая честь, и ещё из-за занавесок Калле Клоака — одежд Высшей веданты.

В ситуациях, как эта, у нас с Тильте обычно бывает разделение обязанностей. Я пробиваюсь сквозь защиту, а Тильте следует за мной и «подбирает мяч».

Я оглядываюсь по сторонам в поисках вдохновения. На стенах висят фотографии судов компании. Сразу бросается в глаза, что это не швертботы класса «оптимист», а контейнеровозы и супертанкеры по сто тысяч брутто-регистровых тонн и выше. Потом я обращаю внимание на названия судов. Среди них числятся, к примеру, такие: «Тётушка Лаландия Беллерад», «Двоюродный дядя Гэуэрн», «Дядя Маклер Беллерад».

Из всего этого я делаю два вывода: суда компании Беллерад не возят кокосовые орехи и не катают туристов по речке Гудено. Они перевозят мазут и разнообразные тяжёлые грузы в Персидский залив и обратно. А Беллерад — это человек, гордящийся своей семьёй и привязанный к ней.