Высшая школа имени Пятницы, 13. Чувство ежа - Евгения Соловьева

Твердохлебов едва заметно улыбнулся их молчаливому диалогу и поднес к губам свою свиристелку. Над болотами пронесся неслышный вздох, где-то далеко взлетела с граем стая ворон, туман пополз вверх по холму. А сам леший обвел тяжелым взглядом подданных – одного за другим. Первым он глянул на болотника, и человеческий образ истаял: растворился «Никон», зеленый свитер пророс чешуей и тиной, рот растянулся, показывая загнутые внутрь рыбьи зубы, в глазах загорелся зеленый гнилостный огонек. Щелкнув зубами, болотник присел – и гигантским лягушачьим прыжком исчез в белесой мгле.

Следом Хозяин глянул на мавок – их платьица потекли тиной, волосы заколыхались, кожа побелела, и они растаяли, оставив после себя лишь тихий призывный смех… Почти тут же водяной шагнул в сторону, в единственную на островке лужицу – небольшую, по размеру ноги – и опал водяным столбом. Лужица взбурлила и тут же без остатка впиталась в землю.

Феличе поежилась.

Через этот обряд она проходила каждый год уже пятнадцать лет, но находить в нем хоть что-то приятное так и не научилась.

Страх, холод, пустота.

И ни одного воспоминания о происходившем – после.

Твердохлебов посмотрел на нее.

«Ты готова?»

«Да».

И стало темно.

Сырой мох противно хлюпнул под кроссовкой.

Дон поморщился.

О Посвящении ходило столько баек, что реальность казалась оскорбительно пресной: три часа бодрым шагом по пустому лесу, сначала по цивилизованным дорожкам, а теперь вот по грязюке, едва прикрытой вечерним туманом. Ни тебе собачки с девонширских болот, ни жутких лесных хищников – топай себе, дыши воздухом! Еще и громко не говори, Эльвира сразу шикает.

Ну хоть шептаться не запретила, и на том спасибо.

Пошептаться с ребятами было о чем.

Последние два дня, с совместного чтения дневника и до Посвящения, Дон постыднейшим образом прятался. Написал Фильке записку, мол, заболел, температура, хотелось бы подлечиться до Посвящения, попросил Киллера ее передать и осел дома. Даже не интересовался у дежуривших Кира и Арийца, не объявлялся ли Поц на чердаке. До Поца ли, в самом деле, когда собственный чердак не в порядке?!

Одни сны о жизни Бенвенуто чего стоили! Дон просыпался, не понимая, кто он и где он, в первое утро назвал Киллера Асканьо и спросонок велел принести умыться и ночной горшок… хорошо хоть по-итальянски, а то со стыда бы сгорел. Это ли не бред и лихорадка?

И встречаться с Филькой не хотелось.

Тут уж или включай идиота и верь в случайные галлюцинации, или делай выводы – а выводы стремные! Судя по дневнику, ей как минимум пять сотен лет…

Нет, думать об этом всерьез совершенно невозможно. Это же еще невероятнее, чем допустить, что Эльвира в самом деле ведьма и летает на помеле.

Кстати, эта ведьма как-то подозрительно перестала шикать на студентов и вообще обращать на них внимание. И тропа куда-то делась, а туман сгустился. Надо зажечь фонарики, странно, что Эльвира не скомандовала, темно же совсем!

– Киллер, держись ближе! Ромка, Кир, не отры… – обернувшись к ребятам, шедшим позади, Дон замолк на полуслове. Позади никого не было, только туман, редкие сосны и болотные коряги. – Кир? Эрик?

Ответа не было.

Хуже того, ощущение плеча рядом тоже пропало.

Дон резко развернулся обратно, протянул руку – и наткнулся на колючий куст.

– Киллер? – позвал он, уже понимая, что остался один.

Все четыре десятка человек, которые шли по лесу, пропали. Потому что там, где столько народу, не может быть такой тишины. Ватной. Настороженной. Без единого хруста или отголоска шагов. Без единого электрического луча, а ведь фонари есть у всех.

Вашу же мать!

Очень захотелось побежать, заорать во все горло – не может же такого быть, чтобы все разом провалились! Тут и проваливаться-то некуда, до трясины пара десятков километров, а то и больше. Не растут сосны на трясине!..

Или растут?

Или дело вовсе не в трясине?

Надо позвать ребят.

Сейчас же.

Ну?

Дон открыл рот, набрал воздуха – и вместо голоса из горла вырвался задушенный сип, и кашель, и почему-то туман резко запах формалином и какой-то еще музейной гадостью.

Сорвав с плеча рюкзак, Дон нащупал фонарик. И нож рядом с ним. Старый охотничий нож, подаренный Филькой на прошлый день рождения.

Жаль, не серебряный… вот бы сейчас пригодилась коллекция из Киллеровой квартиры! А то выйдет из леса Жеводанский оборотень, а у Дона даже синей ленточки нет, не говоря уже про серебряные пули…

Ну же, почему ты не горишь? Давай, фонарик, зажигайся!..

Кнопка сработала только с третьего раза. Хотелось бы верить, что это потому, что руки дрожат, а не потому, что батарейка сдохла.

Узкий луч прорезал туман и уперся в дерево. Вильнул вправо – и снова дерево. Еще – куст. Куст? Странной формы куст, и туман вокруг него так клубится, словно обтекает чью-то голову…

Успокойся, Дон. Это всего лишь лес, а не Кунсткамера. Здесь с тобой ничего не случится. Опасности нет.

Вдохни. Выдохни. Держи фонарь ровно и достань компас. Туман или не туман, нужно дойти до места сбора. Обязательно дойти. И привести ребят – они где-то рядом.

Мысль о том, что без него ребята могут и потеряться в тумане, слегка отрезвила. Даже руки перестали дрожать, а луч фонаря – метаться между кустами. Даже сердце чуть успокоилось и не так грохотало в ушах.

Достаточно успокоилось, чтобы Дон смог расслышать шаги.

– Кто тут? – он резко развернулся в ту сторону, откуда послышался звук, и выставил перед собой фонарик.

Луч выхватил из тумана корзинку. Обычную такую плетеную корзинку, пластиковую. Разноцветно-полосатую, накрытую платком.

Точь-в-точь в такой когда-то бабушка-соседка носила с рынка грибы. А ведь и сейчас грибами пахнет!

– Сынок, – проскрипело над корзинкой, и Дон машинально поднял фонарик повыше. Размытый в тумане луч осветил старуху. Лет восьмидесяти, не меньше! В платке с розами. И пальто розовое. Совсем не для леса пальто! И не для грибов.

– Помоги бабушке, бабушка старенькая, вон, грибочков набрала… – Старуха вперевалку шагнула к нему, явно прихрамывая на левую ногу. – Тяжелые они, грибочки-то! А тут вон какой туман, заплутала совсем! Ты уж помоги, мне б только на дорожку выйти…

И говорит как-то карикатурно. Как ведьма в страшной сказке. Как… да, точно! Как у Гауфа, в «Карлике-Носе»! Ты ей поможешь, а она тебе в награду нос на три метра.

Тут же стало стыдно. Ну какой Карлик-Нос? Обычная старуха, и идти ей тяжело, и страшно здесь – темно, туман, под ногами хлюпает. Вот только как же ребята? Если выводить бабусю, надо идти на север, а если к месту сбора на болотах, то на юг. Но не бросишь же ее тут, и с собой не поведешь…