Аргентина. Лейхтвейс - Андрей Валентинов

Князь облегченно выдохнул.

– Это вы хорошо придумали, синьор Руффо, – проговорили за левым ухом. – А вообще-то, если рассудить, здесь даже не Средневековье, а Древний Рим. Патрон, его клиенты – и мы, пришлые плебеи.

Дикобраз поразился. Не было синьора Канди – теперь есть. Из воздуха соткался.

* * *

– Теперь-то вы начинаете понимать, куда вы попали? – вздохнул Джузеппе Гамбаротта, с трудом отрывая взгляд от бумаг. – Хотите принести жалобу на поведение наших граждан?

– Вовсе нет, – удивился Дикобраз. – Мы с немалой пользой поговорили.

Подеста помотал головой:

– С пользой… Садитесь, дорогой князь, я сегодня туго соображаю.

В кабинет главы города Дикобраз заглянул без особой цели. Захотелось просто посочувствовать человеку, попавшему в омут старика Сатурна. Так князь и сказал. Подеста кивнул благодарно.

– Первые добрые слова за весь день, спасибо. Мне уже доложили, чего хотел от вас местный сбро… То есть, наши почтенные граждане. Вы им не верьте, все эти разговоры о чужаках – типичное «Держи вора!» Черви мог убить почти каждый, и его должники, и те, кому он в долг не дал. А еще имеются его коллеги по совету. Вы хоть знаете, синьор Руффо, что такое городской патрициат?

Князь сглотнул.

– В… В школе рассказывали, в шестом классе. Правящая городская верхушка в средневековом городе. Узурпировала власть у местных цехов и враждовала с земельной знатью.

Джузеппе Гамбаротта взглянул невесело.

– В шестом классе… Наши цеха я еще помню, их было четыре. Каждый год они выходили на парад, несли знамена, а потом ставили мистерию про Страсти Господни. Может быть, они есть и сейчас, хотя заниматься им нечем. Наше ремесло умерло, когда стали привозить фабричные товары. А совет Матеры никуда не делся, в него входят трое, наследственные городские патриции. Меня в их составе, как вы догадываетесь, нет.

– Мешают? – осторожно осведомился князь, вспоминая школьный учебник. – Для них вы вроде… Вроде королевского чиновника?

– Чужого королевского чиновника, – равнодушным тоном уточнил подеста. – Представителя оккупационных властей. Местные по-прежнему предпочитают иметь дела с советом, а уж патриции приходят ко мне. Заступники… Покойный Черви вел себя умно, не разорял должников, а делал из них верных приспешников. Но долги не прощал.

– Клиентела, – порывшись в памяти, вспомнил князь. – Действительно, как в Древнем Риме. И что теперь?

Синьор Гамбаротта вновь пододвинул поближе пачку бумаг.

– Теперь я буду все расхлебывать. У Черви не единственный наследник, как вы предполагали, а трое, но только один из них станет патрицием. А потом компания начнет без особой торопливости выбирать старшего. Пока же этого не случилось, в городе будет крайне тревожно. Нестабильность, эксцессы – и вполне реальная угроза кровной мести. Может быть, и в самом деле попытаются свалить все на интернированных. Или на местную нечисть. Обе версии очень популярны…

– Не буду мешать, – князь встал, не без сочувствия взглянув на бумаги. – Один вопрос, если можно. Этот наиболее вероятный наследник…

Подеста внезапно усмехнулся.

– Догадайтесь! Поскольку он – главный подозреваемый, то алиби этот синьор себе, естественно, обеспечил. В Матере его нет уже несколько дней…

– «Убежала, убежала в страхе дочка. Он избил меня отменно, – шевельнул губами князь. – Но красотке, но красотке неизменно буду верен я душой. Тиритомба, тиритомба…» Ка-зал-ма…

– Он самый. Казалмаджиоре.

4

Итак, у русских есть марсианские ранцы. Лейхтвейс догадывался об этом и раньше, но документ из пакета с печатями окончательно расставил все по местам. Год назад советский резидент в Швейцарии успел получить два черных «блина» на явке в Люцерне за десять дней до прихода немецких войск. По указанию из Берлина «стапо» явку накрыло, но резидент, бывший офицер императорской армии Рудольф Рёсслер, успел улизнуть. Ранцы вывезены из Швейцарии по воздуху, попытка перехватить была неудачной.

«Мое руководство уже предупреждало Геринга, он нас не послушал. Что ж, мы передали два образца Советскому Союзу». Рената не солгала.

Солнечный свет падал через решетчатое окно на карту огромного города. Полоса светлая, полоса темная… Кремль оказался в самой середине ярко освещенного квадрата. Настольная игра «Пролети над Москвой». Фишки, два кубика и неясный пока маршрут.

При подготовке очередной командировки агенту обычно объясняют все до самых мелочей. Так было и в Румынии, и перед полетом в леса Вайсрутении. Но не в этот раз. Ни мудрый Карл Иванович, ни его далекое начальство, ни сам капитан цур зее Вильгельм Франц Канарис не могли ничем помочь «марсианину». Никто из них не умеет летать.

У русских – два ранца. Что из этого следует?

Лейхтвейс смотрел на карту, которую уже успел выучить наизусть, и думал, с чего следует начинать. Потому и «русские» – не «бывшие свои», не «большевики», не «сталинская разведка». Никаких эмоций, как при решении математической задачи. Только логика. Логика – и опыт.

– Ранцы еще ни разу не использовались на войне, – сказала как-то Вероника Оршич. – Очень надеюсь, что так будет и дальше.

Инструктору никто не возразил, но каждый из курсантов понимал, зачем сюда прислан. Они учились находить цель, падать вниз с гремящих высот, скользить по невидимой дуге, сжимая пистолет в левой, свободной, руке. Учились воздушному бою – крылатый против крылатого. Все понятно и очевидно, пока Лейхтвейса, еще горячего после полета, не вызвал в свой фанерный домик куратор. Выслушал рапорт, спросил об успехах, а потом как бы походя поинтересовался перспективами. Николас Таубе, почуяв подвох, отвечал осторожно. Разведка, диверсии, связь, экстренная переброска. Карл Иванович дослушал, не перебивая, а потом промолвил очень спокойно, словно о вещи совершенно очевидной:

– А еще – полное господство в воздухе. Над целой страной.

Лейхтвейс очень удивился. Ранцев во всем Рейхе хорошо если четыре. Что могут сделать несколько террористов? Куратор ничего не добавил, и разговор вскоре забылся.

…Машинопись, несколько густо набитых буквами страниц. Верх первой, где гриф и название, отрезан, как и «хвост» самой последней, с подписями. Экземпляр не первый, копирка, но читается легко, значит второй. На первой странице, сразу под срезом, два слова карандашом: «Ночной Орел».

Лейхтвейс положил страницы перед собой и начал неспешно пересматривать – не в первый раз, и не во второй. Вначале было трудно, за каждой строкой он видел знакомое лицо, слышал голос, ловил взгляд синих глаз. Потом отпустило, память об инструкторе осталась, но текст зажил своей собственной жизнью. Очень странный текст…

«15 марта 1937 года. Нападение на концентрационный лагерь Лихтенбург. Цель – организация массового побега заключенных. Метод действия неизвестен. Результат (предположительно) неудачный».