Трепет - Сергей Малицкий

– Портенум убит, – ответила Кама, вглядываясь в тонкие, словно вырезанные мастером резьбы по кости черты. – Тем самым копьем.

– А его… начинка? – подняла брови Туррис.

– Я несла его в себе, – заставила удивиться угодницу еще сильнее Кама. – Но здесь или где-то неподалеку – он пропал. И я не знаю, где его искать. Он мог вселиться или в старика, или в умалишенного, или в раненого воина, который обречен на беспамятство. Но здесь никого похожего нет. Только трактирщик, двое его детей, осел и кошаки. И вот, едоки, – окинула взглядом зал Кама. – А я, честно говоря, успела к нему привыкнуть.

– Вот как, значит, – усмехнулась Туррис и покачала головой. – А я ведь думала, что сумасшедшая в Арамане только я одна. Теперь нас двое, и мне за тобой не угнаться. Впустить в себя мурса… Надо быть очень сильной, чтобы решиться на такое. Впрочем, то, что я о тебе слышала… Осталось только и тебе научиться слышать. Слушать и слышать. Пошли, кажется, я знаю, где Орс.

…В застеленном гнилой соломой загоне трактирщик охаживал плетью голого и грязного здоровяка. Тот жмурился, пытался увернуться от ударов, но цепи, которым он был прикован к огромному вороту, не давали ему этой возможности.

– Что еще? – раздраженно обернулся трактирщик, но тут же опустил плеть и склонился в поклоне. – Беда одна не ходит, госпожа. Мало того что война надвигается, так еще и мой осел вдруг проявил норов. Впервые за последние десять лет. Отказывается крутить ворот. И это за то, что я его кормлю, – ударил ногой по деревянному корыту трактирщик. – А ведь научить его крутить эту штуку было куда труднее, чем какого-нибудь настоящего осла. У него же в голове нет вообще ничего!

– Я тебе говорила, приятель, что даже безмозглые люди остаются людьми, – покачала головой Туррис. – Как же я раньше не забрала у тебя беднягу?

– Чтобы он ходил под себя в твоем домишке на северном склоне? – с досадой скривился трактирщик. – Да в нем росту пять с половиной локтей! Ты знаешь, что он в день съедает ведро еды? Какой-никакой, а еды! А как он гадит? У меня даже глаза слезились, пока я пытался его проучить! Да я проклял уже давно тот день, когда купил этот трактир вместе с этой живой машиной. Ты посмотри! И ведь ему всего только двадцать пять или двадцать четыре…

Существо, которое трактирщик называл ослом, стояло во весь рост, почти упираясь головой в потолок, и тщетно пыталось закрыть чресла огромными ручищами. Мешали цепи.

– Его родители погибли на краю Сухоты, – вздохнула Туррис. – Мальчишка потерял разум. Обратился в зверя, даже бросался на людей и покусал кого-то, пока прежний трактирщик не накинул на него петлю и не притащил сюда. И вот последние пятнадцать лет он крутит этот ворот. Правда, вначале перед ним приходилось носить миску с едой. Все. Мы забираем его.

– То есть? – не понял трактирщик. – Как это?

– Ты слышал слова Каутуса? – напомнила Туррис. – Вот это наша награда. Он нам нужен. Или ты уже не подумывал выпустить его навстречу гахам? Снимай с него цепи. Все равно тебе уходить в Раппу. Как всем араманам.

– А он не бросится на… – с опаской прошептал трактирщик.

– Не бро…шусь, – с трудом выговорил «осел», – прос…ти, Тур…рис. И ты, прости, Кама. Я не…важно выгляжу. К тому же этот рот, кажется, умеет только жрать помои. Ничего. Я его научу лучшему…

– Быстрее, – поторопила Туррис окаменевшего трактирщика. – А то ведь я расскажу князю Араманы, кто тут у тебя крутил ворот.

Процелла так и не смогла понять, что ее заставило подойти к неожиданно появившемуся в верхнем зале тиморского замка возмужавшему Игнису Тотуму и сделать то, что она сделала? Зато сразу, словно камень, вывалился из нутра, рассыпался, растаял, улетучился. Ведь и Дивинус, шесть лет назад неожиданно рукоположенный королем Пурусом в герцоги Лаписа, сам признавался сестренке, что не по душе ему такая судьба. Не потому, что не годен он для правления даже маленьким королевством, как раз наоборот, жизнь показала, что лучшего выбора и быть не могло, а потому, что не может быть хорошим дело, которое начинается с большой боли и большой лжи, а все, что случилось с их отцом, да и со всеми Тотумами, именно этим и было. Процелла и сама пыталась заговорить с Телой Нимис, как же так случилось, что неприступная крепость Ос оказалась в руках врага? И что же это за враг, если лучшие воины Лаписа не смогли с ним сладить? Но тетка вдруг окатила ее такой ненавистью, что у Процеллы дыхание перехватило. На мгновение ей показалось, что именно она, Процелла, виновата во всем случившемся! Или же только в том, что вместе с братом не оказалась в тот страшный день в крепости Ос? Все мать. Словно чутье у нее какое, что ли? Потащила детей в гости к братцу. А ведь шипела тогда Процелла, чуть ли не визжала! Зачем нам в этот Утис?! Что там делать?! Хочу домой!! Сколько ей тогда было? Четырнадцать? Кого видела перед собой Тела Нимис? Пустое место? Недоросля? Перед вельможной девчонкой с ободранными коленками и заплаканной рожицей тетка не сочла необходимым изображать горе и делиться тоской. Так посмотрела, словно плюнула и ногой растерла. А больше ее Процелла и не видела.

Мать неожиданно взвалила на нее заботы о переселенцах, сказала, чем раньше закалку дочь пройдет, тем острее будет. Дивинус и сам погрузился в дела королевства с головой, так что, по сути, Процелла и голову подняла, чтобы оглядеться, только тогда, когда прибыла в Тимор по столь печальному поводу. Хотя мать и раньше пыталась таскать дочь в Ардуус, рассчитывая подыскать ей хорошую партию, потом махнула рукой, взялась устраивать собственную жизнь, но сама Процелла не считала последние шесть лет потерянными. Уж во всяком случае, она научилась такому, о чем и мечтать не могла. Даку и дакиты, которых среди переселенцев было большинство, не сразу начали доверять девчонке. Но когда она пару раз с голыми руками бросалась разнимать кровавые стычки между недовольными новыми соседями лаписскими старожилами и переселенцами и ни разу не пожаловалась брату на их зачинщиков, уважение прибыло как с той, так и с другой стороны.

– Что ты с ними делаешь? – как-то спросил Дивинус. – С кем ни поговорю из герцогов, для каждого переселенцы как головная боль. А у нас ведь почти все даку и дакиты из пришедших собрались, благодаря маменьке, конечно, а ни просителей от них, ни жалоб от наших местных. Разве только помощь и благодарность. Мы их так расселяли, чтобы между деревнями или кряж лежал, или пропасть, а они с обеих сторон дороги прокладывают, мосты вывешивают, торги ладят. Как?

– Говорить с ними надо, – отвечала с немалой гордостью девчонка. – С каждым. Говорить и слушать. Они же все люди.

– Ну вот и отправляйся в Тимор, – сказал после последнего разговора Дивинус. – Найди слова сочувствия королевскому семейству. Думается мне, что вряд ли кто понимает Валоров так, как Тотумы. Ты знаешь. Кстати, мать прислала охрану. В Ардуусе она присоединится к тебе.

…Мать. Как часто Процелла сгорала со стыда из-за ее дурной славы прежде и как корила себя после, потому что дурь оказалась дутой, грязная слава рассеялась от собственного беспричинства, а новая слава – заслуженная и добрая – не шлейфом витала за пусть уже не юной, но молодой женой почтенного Милитума Валора, а уважительным шепотом и удивленным почтением. И вот, не успев наиграться с маленькими братом и сестрой, Процелла оказалась рядом со своим старшим братом Игнисом и теперь не слишком ясно представляет себе не только завтрашний, но и сегодняшний день. Или это судьба такая у всех Тотумов? Взять ту же Лаву Арундо? Ведь и она Тотум по сути, по характеру, по внешности, тут уж никуда не денешься. Что случилось в доме Кастора Арундо? Отчего глашатаи всюду объявляют о поиске девы Лавы Арундо? Ведь не могла же она и в самом деле перебить всех слуг в доме, убить мать и отца, а затем скрыться? Нет, если говорить о силе и характере, то Лава могла бы перебить кого угодно, но убить родителей? Никогда.