Тришестое. Василиса Царевна - Леонид Резников

его, папашу вредного, все равно ничего от него не допросишься, даже снегу зимой. Эту-то шкуру с трудом выклянчила у Кощея. Согласился тот, чтоб только от дочки родной отвязаться. Знала Квака – терпеть ее Кощей не может, будто и вовсе не родная ему. Потому и шкуру справил. А если уж параллель продолжать, то Кощей вообще никого на дух не переносит, со всеми разругался, даже с родной сестрой. Никто ему не нужен, сам в себе он: и брат себе, и друг, и жена… Нет, не в том смысле, как некоторые могли подумать – исключительно в духовном. Хотя, конечно, непонятно, чего ему с женой-то делать вообще и особо со своим пакостным, гнусным характером. Только со Змеем Горынычем и ладил кое-как, и то из выгоды, а то бы давно послал куды подальше. А Василиса – бзик старческий, мол, хочу обладать – и буду! А коли не по-моему выйдет, так все едино у меня останешься век свой вековать. Договор!

Вот такой он вредный да противный был.

А колдун он, хотя и сильный, да не всемогущий. И недальновидный. Иногда такую гадость заварит, что самому от нее же и достанется.

Квака помнила случай, как Кощей однажды зверье приманить в замок собрался, когда опустели земли его – Горыныч больно здоров жрать оказался.

Наколдовал, значит, Кощей, пальчиками покрутил, очами посверкал, и ринулось к нему зверье со всех краев земли, словно очумелое. Радуется Кощей, ладони трет и кхекает довольно – посмеивается. А как во дворец Кощеев черный зверье ломится начало, так ему вовсе не до радости стало. Ведь он как желал? Прибежит зверье, у замка толкаться будет, ждать, пока не вызовет его Кощей по нужде обеденной. А зверье больно ушлое оказалось: мало того, что по пути ко дворцу всю зелень поедом поела, ни лесов, ни полей цветущих не оставило, так еще и замок разрушить порешило, потому как в планы Кощея Бессмертного никак не входило зверье к себе пущать да скотный двор из замка собственного устраивать.

А зверью что до того? Получило оно приказ колдовской прибыть в замок – куда ж денешься! И сбивалось оно в кучи у стен замка Кощеева, волнами набегало, на стены грудями кидалось. Пока мало его было – ничего, а как порядком прибыло, то Кощей и вправду перетрусил не на шутку. От волн живых тех дворец вздрагивать начал от основания до самых верхушек башен: скрипит камень, стонет, полы-крыши ходуном ходят, ворота железные трещат, гнуться.

Первыми не выдержали ворота. Обрадовалось зверье и рекой разношерстной в пролом широкий устремилось, двор заполнило и встало, принюхивается. Выдохнул с облегчением было Кощей, что так легко все обошлось, да рано, как оказалось – зверье просто Кощея искало. А как обнаружило его месторасположение, так туда и устремилось. Кощей в залу – и оно в залу; Кощей – в столовую, зверье за ним; на крышу полез – куда зверью деваться? Полезло и оно на крышу. А Кощею и прятаться боле некуда. Колдовство бы какое учинить, так с перепугу все заклинания позабылись, а те, что не позабылись, – перепутались. Сидит Кощей на верхушке самой высокой из башен дворцовых, в пику железную вцепился, бормочет чего-то и ногой зверье вниз спихивает. Только разве спихнешь всех! Лезет зверье на Кощея, радуется – вот, мол, мы, как заказывал к тебе пожаловали. Уж всего с ног до головы облепило. А тут гроза еще на беду в небе разразилась…

В общем, хорошо тогда Кощея шарахнуло. Он опосля случая того нервный тик заработал, часто впадал в беспричинный гнев и, что хуже всего, заклинания забывать начал: молния – это вам не игрушки! И непонятно, с чего такое с ним приключилось: то ли из-за молнии, что в пику железную шарахнула, к земле не присоединенную, как то надлежит делать, то ли оттого, что башкой опосля молнии к камням, двор устилавшим, хорошо приложился. Только зверье после того само вдруг из дворца ринулось. Может, от удара головой у Кощея команда какая вырвалась нужная или контакт колдовской со зверьем утерян был. Только ни зверья у Кощея теперь не было, ни природы…

А Кощей болями, почитай, еще месяц маялся, в первый раз в жизни пожалел, что не бессмертный, так плохо ему было. И вокруг никого, кто бы помог, покормил несчастного увечного, стакан воды поднес. Кому он нужон, Монарх Незнамчаво Пучеглазый?

Пуще прежнего на всех обозлился Кощей оттого, будто не сам желал, чтоб его все в покое оставили! Да только, чего ни случись, у Кощея виноваты всегда другие были, а сам он будто кристально чист был, словно роса утренняя на ромашках, и полагал, что все к нему вечно только придираются и требуют с него, жилы тянут!

Как Квака, например…

Вот и решила Квака, припомнив эту страшную историю со злоключениями Кощеевыми, к Василисе податься. Пусть и ненавистна ей Василиса, но отзывчива и незлопамятна.

Долго топталась Квака у дверей железных каморки Василисиной. Сомневалась. Несколько раз даже порывалась убраться восвояси, но вновь возвращалась. Если и была надежда шкуру починить – так только Василиса помочь могла. И когда решилась наконец войти, то вспомнила: а ключа-то от каморки и нет!

Вот же растяпа зеленая! Нужно ведь было сразу ключ взять. Знала Квака, где он висит – на гвоздике, на почетном месте у Кощея в покоях, да только как туда пробраться?

Расстроилась Квака, видать, не выйдет у нее ничего, но вдруг приметила: дверь-то в Василису темницу приоткрыта!

Волнение охватило Кваку. Неужто Василиска сбежала?! А может, Кощей по рассеянности запереть забыл? Или то подвох какой Василисин?

Опять топталась Квака у двери и никак не могла ни уйти, ни дверь отворить, пока не собралась с духом, глаза зажмурила да и толкнула дверь скрипучую.

Сердце у Кваки прямо колотилось, из груди выскочить собиралось, когда она внутрь каморки темной голову просунула, но ощутила облегчение нежданное: Василиса все также сидела на стульчике у окна, вздыхала всей грудью.

– Чего тебе еще надо, ирод постылый? – откликнулась Василиса на противный скрежет петель, даже не удостоив взглядом вошедшего. – Аль мало еще поизмывался надо мной?

– Я этво, – откашлялась в перепончатую лапу Квака, осторожно вошла и замерла у дверей. – Квак твы твут?

– А тебе чего здесь надобно, мерзость зеленая? – изогнула брови Василиса, обернувшись на знакомый голос, и со стульчика резко вскочила, так, что отлетел стульчик в сторону. – Тоже пришла позубоскалить?

– Не до твого мне? – грустно махнула лапой Квака и глаза отвела.