Мадам придет сегодня позже - Сюзан Кубелка

Смотрю в окно на зеленый ландшафт. Середина лета. Золотая пора расцвета. Розы еще цветут! Только Фаусто уже больше нет в кадре.

Мой муж хранит молчание до тех пор, пока мы не въезжаем на автостраду. Тут он входит в азарт и едет в своем привычном ракетном стиле. Неожиданно он становится весьма разговорчив. Говорит без умолку обо всем подряд: о болезнях, банкротствах, изменах, коррупции, катастрофах, интригах и одном нашем общем знакомом, маклере по недвижимости, вместе со своей любовницей сбежавшем на Кубу и оставившем жену, четырех детей и гору долгов в сорок миллионов франков.

— Слушай, я тебя умоляю, расскажи мне что-нибудь повеселей, — подаю я голос после полуторачасового рассказа о всевозможных несчастьях. — Подумай, а вдруг ты вспомнишь хоть что-то позитивное.

— Начинается! — обижается Фаусто. — Ведь это было крайне интересно!

— Но очень уж угнетающе.

— Разумеется, — раздраженно соглашается Фаусто, — жизнь, видишь ли, дорогая, состоит не только из роз и фиалок. Почти не бывает добрых, отзывчивых людей, готовых прийти на помощь. Люди — жестокие звери. Сплошь и рядом случаются убийства и драки, обман и предательство, каждую минуту кого-нибудь убивают…

— Вот именно! И поскольку на нас отовсюду безостановочно льется поток информации такого рода, сейчас я не хочу об этом слышать. Не отравляй мне эту прекрасную поездку в Париж, пощади хоть пару часов.

— Ты ничем не интересуешься, — сухо бросает Фаусто, — с тобой никогда нельзя поговорить.

— Можно. О квартирах, о делах. Об авеню дю Мэн, например. Ты ее уже продал?

— Нет!

— Почему?

— Глупый вопрос. Потому что никто не хочет покупать.

— Никто не хочет покупать? — повторяю я в растерянности. — Такую прелестную квартиру? Таких красивых апартаментов я еще никогда не покупала. Один камин в гостиной чего стоит!

— Значит, на этот раз ты промахнулась!

— Ты давал объявления? — спрашиваю я чуть погодя.

— Разумеется.

— Ну и? Кто-нибудь приходил?

— Шесть человек, — нехотя отвечает Фаусто.

— И никаких предложений?

Фаусто качает головой и закуривает сигарету.

— Не понимаю, — спокойно говорю я, хотя внутри у меня все кипит. — Ведь ты же знаешь, как высоко ценятся эти прекрасные старинные особняки. Я бы их продала с закрытыми глазами.

— Не те времена, — цедит сквозь зубы Фаусто.

— Так быстро времена не меняются. Что может измениться за пять недель?

— Все! — яростно восклицает Фаусто. — Теперь за каждым су побегаешь. Масса квартир и мало покупателей. Почему же я так занят, как по-твоему? Я веду суровую борьбу. Радуйся, что ты отошла от дел!

Мы молча мчимся дальше по направлению к Парижу.

— Что у тебя еще намечено на сегодняшний вечер? — робко спрашиваю я, когда мы сворачиваем с южной автострады на Периферик. Пора отпусков уже началась, и машин на удивление мало.

— Дела, дорогая. Я же не знал, что ты осчастливишь меня своим присутствием. У меня деловые встречи.

Но он не едет привычным маршрутом к Эйфелевой башне, а остается на левом берегу Сены и проносится вверх по улице Монж. Заметив мой изумленный взгляд, хохочет.

— Но сначала, милая Тиция, я приглашаю тебя на ужин. Ты же замужем не за дикарем, а за французом. Мы культурная нация и знаем правила хорошего тона.

— Спасибо, приятно слышать, — удивленно говорю я. — Знаешь, сейчас так тепло. Давай выпьем по бокалу шампанского на террасе в «Де Маго», а потом поедим там, где можно посидеть на воздухе.

— Ни за что на свете! — возмущенно восклицает Фаусто. — В таких местах я больше не бываю! Это для туристов и для тех, кто ничего не смыслит в еде. Я покажу тебе кое-что другое, настоящий Париж. Или, вернее, то, что от него осталось. Как было раньше, до того как понаехали все эти иностранцы.

— Ты имеешь в виду злых австрийцев?

— Этих особенно.

Фаусто ставит машину на улице де з’Эколь. Оттуда мы идем пешком, и я наслаждаюсь теплым вечером. Ах, Париж! После пятинедельного изгнания он кажется еще красивее. Париж — произведение искусства! Тут не просто шагаешь по обычным улицам, а будто проходишь сквозь театральные декорации, и каждая мелочь на своем месте.

Все радует мой глаз — и балконные решетки перед высокими окнами, отлитые с таким вкусом, и резные деревянные ворота, покрытые лаком, и высокохудожественные фасады домов, украшенные скульптурами и гирляндами цветов. Я вижу все будто впервые.

Кругом бурлит жизнь. Кафе, рестораны, отели, клубы, пивные, бистро. На каждом углу — что-то необычное. Мы не спеша идем по узкой живописной улице де ла Монтань Сент-Женевьев, круто уходящей вверх, к Пантеону. Народу — несметное количество. Все кафе забиты. Где-то посреди улицы мы ныряем в переулочек и затем сворачиваем налево. Тут я еще никогда не была.

Мне становится жарко. Здесь теплее, чем за городом. Хоть бы в ресторане был сад или терраса, хочется посидеть на воздухе.

— Как называется ресторан? — задаю я вопрос Фаусто, гордо вышагивающему рядом, с сигаретой во рту и с видом хозяина, купившего весь квартал.

— У него нет названия, он частный.

— Нет названия? Почему?

— Потому, любовь моя, — с наслаждением отвечает Фаусто, — что это индивидуалисты старой закваски. Им не нужна реклама, сюда ходят только свои. Чужак сюда затесаться не может.

— А на воздухе можно посидеть? — Нет!

— Жалко!

— Не жалей, пока не увидела, — поучает меня Фаусто, отбрасывая сигарету. — Ты же всегда говорила, что любишь все неординарное и всякая норма тебе противна. Смею тебя заверить, моя маленькая принцесса, что мой ресторан выходит за рамки всех норм. Могу поспорить, что ты его никогда не забудешь!

Я не спорю, а просто иду рядом с Фаусто, готовая к сюрпризам.

— Вот мы и пришли! — вдруг говорит он и останавливается. Открывает маленькую дверь в высоком, круглом, покрытом красным лаком портале. Мы попадаем в зеленый двор с большими каштанами в центре и поросшими плющом стенами домов. Настоящий зеленый оазис в центре Парижа.

Через длинный грязный коридор маленького убогого флигеля попадаем во второй, каменный двор. Здесь нас встречает шум, в нос ударяют кухонные запахи и дым. Входим в железную дверь.

Что это? Кухня алхимика? Пиратский притон? В зале низкий потолок бордового цвета. Из видавшего виды радио на стойке доносятся звуки вальса. Жуткая вонища и духотища. Все места заняты публикой самого низкого пошиба.

За грубыми деревянными столами, перед полными стаканами с красным вином и тарелками, из которых нещадно воняет, сидят живописные личности. Женщины с обведенными словно углем глазами, мужчины в матросских шапочках, с небритыми, испитыми физиономиями. В своем элегантном красном платье, с золотыми солнцами в ушах я похожа на пришелицу с другой планеты.