Сожители. Опыт кокетливого детектива - Константин Кропоткин

Дураки, ей-богу, подумал я, пытаясь отмахнуться от тревог. Ненужных, неуместных, отягчающих….

– …я не понимаю, что происходит; ворочается вокруг какая-то мутная масса, – говорил я по телефону немногим позднее, поднимаясь из-под земли на эскалаторе, боясь произнести вслух страшное слово «страшно».

Страшно, боже мой, как же страшно!

– А давай тоже уедем! Ну, давай, куда-нибудь!

– Давай….

Отпуск тем и хорош, что позволяет отодвинуть прошлое. Смотришь в него, как в телевизор – что-то мается там, но тебя касается постольку-поскольку.

Тюк-тюк.

Был, помню, человек, портняжка Андрюшка. Погиб он – убили. Бывает и такое в этом подлом злом мире. И друг у него был, Аркаша; его вначала задержали по обвинению в нанесении множественных ножевых ранений, но потом выпустили – не то справедливо, не то зазря – как знать….

Тюк-тюк.

И был еще Гардин такой, человек-мотыль, который верткому Аркаше был случайным любовником. Может быть, Гардин и принял меры – постарался, чтобы выпустили Аркашу. А еще Гардин мне звонил, делал странные намеки – тюк-тюк – грозил смутно, не желая, видать, чтобы посторонние узнали, каких аркаш водит этот чинуша – а он важный государственный чиновник – в свои хоромы на Остоженке. Кстати, другой богач, про которого я писать статью собирался, на сей счет не грузится – живет, как хочет, и за карьеру свою не трясется – он (Сигизмунд он или Казимир?) уже так высоко, что ничего ему не грозит. Бывают такие люди, – я завистливо вздохнул, – которые на горячее молоко не дуют, обжечься не боятся и, как ни странно, не обжигаются.

А еще? Что еще?…

Тюк-тюк.

Мы с Кирычем ехали на электричке из аэропорта – возвращались домой после двухнедельного отсутствия; под перестук колес я ритмично, лениво – сыто, эдак, равнодушно – перебирал в уме события последних месяцев; я будто просматривал краткое содержание предыдущих серий, увлекательных, в общем, и будто бы не про меня.

Прошла всего пара недель, а казалось, что целая вечность миновала.

Давным-давно (действительно, пусть будет давным-давно) я предложил Кирычу уехать. «Куда-нибудь», – взмолился я, вдруг устав от всего. Кирыч предложил Испанию – там тепло и весело. Мы улетели в Барселону, машину взяли (кабриолет, а как иначе?), и долго-долго, шпаря черепа, ехали вдоль моря – с севера на юг, вплоть до Малаги.

Бесконечные дуги желтых пляжей с рядами зонтиков-грибов, скалистые перешейки, клочья и ковры зелени то там, то сям, сильный плотный ветер… Резкая смена декораций помогла мне почти без усилий избавиться от всего того, что не смогла изгнать московская специалистка. Лекарство было проще, и немногим дороже психоаналитических сеансов – просто ветер, просто воздух, просто еда и вино, просто путешествие наугад, от первой попавшейся гостиницы в другую, тоже случайную….

Тюк-тюк.

А если бы этого не случилось, – все также лениво-размеренно думал я, – то мог бы что-нибудь сделать. С собой ли, с другими….

Тюк-тюк.

Из аэропорта ехали мы с Кирычем в город медленно, пару раз электричка стояла на каких-то полустанках, и мысли мои сменялись с той же неторопливой ритмичностью. И ведь не с убийства же началось, все началось гораздо раньше – вдумал я бестревожно, – Жили мы с Кирычем, были, были-жили, никого не трогали, поквакивали в своем тихом илистом болотце, как вдруг ветер налетел, принес нам тревоги новые, печали….

Марк.

– Знаешь, – сказал я Кирычу, – мне кажется, что опасность зовут на букву «М».

– Ты про метро? – в самолете мы долго с ним обсуждали, брать такси или лучше обойтись общественным транспортом.

– И про метро тоже. Но вообще, не только про него.

Я помолчал, в надежде, что Кирыч разволнуется, пошевелит как-нибудь немалым своим телом, но он остался сидеть, как сидел, даже журнал, найденный тут же, в тряском вагоне, из лап своих не выронил.

– Смотри, – сказал я затем, – Гардина, который мне по телефону угрожал, зовут «Михаилом». Так? – я загнул указательный палец.

– Ты его «мудаком» звал, а не «Михаилом».

– Потом еще «Мася» эта, красотка-блондинка, подружка Марка.

– А с ней что? Хорошая девушка.

– Она-то хорошая. А муж ее меня чуть не убил. Ты вспомни – ворвался, сцену ревности утроил, волк тамбовский. Вспомни!

– Ну, не она же ворвалась.

– А Мася была причиной, – я загнул еще один палец, – Но главная причина знаешь кто?

– Не знаю.

– С кем ты живешь? Вспомни?! С кем квартиру делишь? – «ленивец» мысленно выругался я.

– Ну, с тобой, с Мариком.

– Вот, все с него и началось. С Маруси, лахудры иноземной. Не приехал бы, ничего бы и не случилось.

– А что случилось-то? Как жили, так и живем.

Как же можно не видеть очевидного?!

– А если б не Марк, то мы бы никогда не узнали, что у блондинок с собачьими именами бывают ревнивые мужья.

Кирыч смешливо хрюкнул. Я продолжал.

– Не будь его, я б и с коллегой своей, Манечкой толком не познакомился, а если б не она, не было б и кучи малых катастроф. Один ужин у князя чего стоит. Ха! – я с торжеством загнул еще один палец, – Манечку кстати тоже на букву «М» зовут.

– Брось ты эту конспирологию, – Кирыч поглядел в окно, где приметы большого города проявлялись все отчетливей, прежде были леса и поляны, затем стройки и помойки, а теперь уж поплыли дома ввысь и дороги вразлет, – Так ведь из Москвы уезжать придется.

– А Москва – с торжеством заявил я, – это один из самых опасных городов на планете.

– Такой же, как Монреаль?

– А я не был в Монреале – не могу судить. А про Москву могу. Есть кстати еще слово «мердер». То есть «убийца», с английского, – пальцев на руке не хватило, я потряс перед Кирычем кулаком.

– И что теперь делать предлагаешь? Вычеркнуть букву из алфавита?

– Надо просто знать, вот и все, – нагородив всякой всячины, да к ней приглядевшись, я тут же в своей теории усомнился.

Глупость любит рядиться в замысловатые одежки.

– А как же буква «Фи»? – ухмыльнулся Кирыч, – Ты помнишь букву «фи»?

– Для «Фи» опасность представляю я.

Все-таки я хорошо отдохнул. Кроме брезгливости фамилия коллеги не вызывала у меня никаких эмоций.

Слава отпуску! Прошлое видишь – как старый милый сериал, и не более того. Вообще-то, отпуск летом мне не полагался. Заявление вовремя я не подал, благословенные летние месяцы коллеги поделили без моего участия. Так что, когда я заявился с вопросом «а могу ли…», они только вытаращили глаза.