Сожители. Опыт кокетливого детектива - Константин Кропоткин

Мне было ясно, что невозможен, мне было даже слишком ясно, и потому писать на эту тему я не хотел абсолютно.

– Эбсолютли! – заверил меня Марк, когда я опять заныл, что не знаю, что мне делать, а он в ответ бровки домиком сделал, обозначая, что я – недотепа, и погладил свой айфон, набрал кого-то, что-то спросил («мурачка, – пропел он, – страшно даже сказать…»), затем перезвонил еще раз («…ай-ай, мы уже давно не виделись, а ты, гадкая, даже не сообщаешь мне совсем, будто чужой человек»), и еще («…а помнишь?»), и еще («…а он хороший? а откуда? да, ты что?! анбилывибал!») – и вот так выкристаллизовался номер, по которому звонить уже следовало мне.

– Почему? – спросил я, взяв листок с цифрами.

– Ну, не я же буду у него интервью брать, – Марк хихикнул.

– С такими талантами тебе надо в газету «Жизнь» идти. Возьмут с руками и ногами за кучу денег. А ты уверен, что он даст?

И вот тут прозвучало его «эбсолютли», и желтый пух на голове затрепыхался. Странный он. Иногда может быть дурак дураком – вон, американец этот чего стоит, а иногда….

Кафе с нарочитыми претензиями на деревенскую простоту находилось в тихом переулке. Глядя из окна, трудно было поверить, что в двух шагах от нас гудит вечно переполненная магистраль. Народу было немного – юноши-девочки, дедушки-девушки. У стены, прямо под портретом петуха, клюющего золотое яйцо, оживленно беседовали две девицы в серых костюмах.

– Здравствуйте! – подойдя к условленному столу, сказал я.

Мужчина этот напоминал «ваньку-встаньку» – целлулоидную игрушку, большую и блестящую: немолод, но моложав; скорей, ухожен, нежели красив; отутюжен, но не желает быть скучным – над льняным голубым пиджаком торчал ворот розовой рубашки.

Прищурен – и это было в нем главное.

Я заказал кофе – точно такого же, как и у моего собеседника (я всегда говорю «мне того же», когда не знаю, чего хочу). Достал диктофон.

– Лучше без, – он ухмыльнулся, побежали трещинки по гладкому лицу.

– А мне надо с…, – сказал я, – чтобы не наврать в мелочах. Текст перед публикацией я вам предоставлю, не беспокойтесь.

– А куда ты денешься.

Так-так, тренькнул в голове моей звоночек.

На факультете журналистики нам рассказывали, как важно быть «в теме». Последующие годы доказали как раз обратное – чем меньше ты знаешь, принимаясь за задание, тем лучше – ты ни на чьей стороне, ты никому не подыгрываешь, ты равнодушен и в этом качестве тебе проще играть третью инстанцию. Быть «профессиональным».

– И что ты хочешь знать? – он чуть придвинул ко мне свое целлулоидное лицо; глазки узкие, почти азиатские, чуть притянутые к вискам.

– А как вы к истории с Бойлом относитесь? – спросил я и напомнил в двух словах, о чем речь, – Как вы ее оцениваете?

– Никак. Мужик – идиот.

А ты, конечно, самый умный, неприязненно подумал я.

– А вы бы как поступили на его месте?

– А я на своем месте, – он откинулся и сложил руки на розовой груди, – Так вот ты какой теперь?

Вопрос «какой?», вертевшийся на языке, я задвинул подальше. Также, как и вопрос «Какого?». В конце-концов, мужичок этот был мне больше нужен, чем я ему. Другого мелкопоместного царька, готового говорить «про это», в моем распоряжении не было.

– Давайте тогда начнем, – я нажал у диктофона на кнопку, – Вы женаты?

Он молча покачал головой.

– Вы были женаты?

– А ты не знаешь?

– Нет, не знаю. Вы хорошо прячетесь.

– Но ты-то должен знать, – он сделал из щелок своих удивленные кружочки.

Непрофессионален, да, непрофессионален, молча признал я.

– Хорошо, – сказал я, – Вы были женаты. Потом развелись. А друг у вас сейчас есть?

Он снова покачал головой. Разговор не клеился.

– Вы передумали? – спросил я, – Не хотите рассказывать?

– Мы поговорим, – он резко встал, звякнула чашка на грубом деревенском столе, – Тебе позвонят, – положил на стол купюру, показав до блеска отполированный ноготь и, уходя уже, бросил через плечо, – Привет Кириллу Андреевичу.

Вышел стремительно, а за ним сорвались те молодые женщины, прежде оживленно болтавшие за соседним столом.

Я смотрел кофейной чашке в оседающую пену. При чем тут Кирыч?

И вообще, кто кого выспрашивал? Допрашивал кто?

– Кто? – переспрашивая, прокричал я в трубку. В метро в отличие от кафе было шумно.

– Семен это, – снова представился он.

– Сеня! Как Ваня?

– Вещи собирает. Мы уезжаем. Тимофей звонил, – в отрыве от Вани Сеня говорил на себя не похоже, отрывисто, как большой взрослый мужчина. Не мяукал совсем.

– Какой Тимофей?

– Владимира друг. Ну, Володи.

– И что? – я напрягся.

– Сняли обвинения с проститута. Его выпускают. За недостатком смягчающих обстоятельств.

– То есть были смягчающие? – с логикой у Сени все-таки туго.

– Короче, он на свободе. Считают, что он Андрея не убивал. Имейте ввиду, – Сеня говорил телеграфно.

– Спасибо, будем, – сказал я, все же не очень понимая причины этой суровости. Злится он на меня, что ли? С кокетливыми мужчинами вообще туго: не так взглянешь – плохо, не то скажешь – катастрофа, а если сделаешь что-нибудь не то и не так – начинается балаган: вычеркиваю, уйди, противный, из моей жизни. Сам такой, самого эта подозрительность тяготит и всеми силами стараюсь позитивно думать и жить. «Вам никто не желает зла, люди лучше, чем вам кажется», – говорила мне одна моя новая знакомая; моими словами практически говорила, неожиданно вызывая бурные, неостановимые потоки слез – сколько ж горечи во мне скопилось, сколько яда….

– Нечисто там дело, – сказал Сеня далее, – На месте преступления нашли какие-то….

– Улики – откуда-то издалека подсказал ему Ваня.

– Нам всем надо быть поосторожней. Владимир говорит. От него всего можно ожидать.

– От кого? От Владимира? Вы от него что ль бежите? – я совсем запутался.

– Мы на Украину, – сказал Сеня, словно это что-то объясняло.

Какие могут быть дела у зуботехника и безработного на Украине?

– Надо говорить «в Украину». Не то хохлы убьют за верность нормам русского языка, – сказал я.

– В общем, я все передал. Пока.

Поплыли гудки. А тут и мой поезд подошел. Вот так, думал я под размеренный гул, записываешься к психоаналитикам, деньги платишь, надеешься излечиться от болезненной подозрительности, воешь белугой перед посторонней теткой – а один к тебе домой мерзких иностранцев приводит, другой делает какие-то странные намеки, а третий звонит и откровенно нагоняет страху.