Мой брат, мой враг - Иван Козлов

Толстяк все читал листы, кивая при этом, ставя подписи где надо, а кавказец благожелательно говорил:

— Вариант Благого сулил нам большее, но кто такой Благой? Человек с улицы. Мы не знаем его возможностей, и верить лишь словам и обещаниям… Вы же — человек власти. Нам будет спокойнее работать с вами.

Толстяк опять постучал коротким пальцем по бумагам:

— Тут нигде нет Когана. Тут везде фамилия Калганова.

— Это правильно, — сказал кавказец. — Светиться не стоит. Мало ли… Но вы обошли Благого на последнем вираже. Он, конечно, взбеленится. Не боитесь? Мы, если честно, немного боимся, а вы?

Опять вмешался толстяк:

— А что он? Коган ни при чем. Коган нигде не фигурирует. Это пусть господин Калганов боится. А Калганов, — он перевел взгляд на Бильбао, — мне кажется, не боится ничего.

Толстяк подписал последний лист, передвинул стопку бумаг кавказцу, тот подписал не читая, протянул их Бильбао:

— Пожалуйста.

— Ставь автограф, — сказал Коган.

Бильбао еще по дороге сюда, в машине, просмотрел подготовленные Яковом Яковлевичем документы, выслушал его доводы и объяснения, потому без лишних вопросов оставил на бумаге свой росчерк.

Тотчас дверь кабинета без стука отворилась, вошла женщина с подносом — коньяк, бутерброды. Поставила на стол, тут же вышла.

— За успех нашего дела, — сказал, разливая коньяк, кавказец.

— А объясняться с Благим все же придется, — погладил короткий чубчик толстяк.

— За такие деньги можно и объясниться, — пожал плечами кавказец. — И потом, Благой мог нас кинуть, причем элементарно. Я предпочитаю иметь дело только с порядочными людьми.

Яков Яковлевич взял со стола одну из двух стопок бумаг, сунул их в папку и подмигнул Бильбао:

— Все, Сережа, работа закончена. Теперь можно выпить. А порядочность… Нам ведь вместе работать и дальше, господа! Вы же видите: сегодня я не побоялся всё свое будущее дело записать на имя моего молодого друга, уже проверенного, кстати. Я доверил ему… Многое, скажем так. Рассчитываю, что на таком же доверии и будут строиться наши взаимоотношения.

По дороге домой Бильбао хотел отдать пистолет Когану, но тот отмахнулся:

— Давай завтра оружие сдашь. Завтра, кстати, мы с тобой еще одну умную бумагу сочиним. Доверие, знаешь ли, доверием, но если оно будет подкреплено документиком… Уже о наших с тобой финансовых обязательствах, понимаешь? Заедем к юристу… А то ведь на сегодняшний день хозяином огромной трубы считаешься ты. Единолично! Нефтяной король! — И Коган рассмеялся. — Ах, какое же мы дело с тобой провернули! Правда, придется попахать, и тут ты мне, думаю, поможешь. Нефть должна потечь в нужном направлении и превратиться в валюту. Иначе все наши потуги ни к чему.

— Я в нефти не специалист, — сказал Бильбао.

— Я тоже. Но у нас есть человек, который за определенный процент будет конкретно заниматься производственными вопросами, причем всеми. Некто Муратов Виктор Иванович, мой старинный друг, еще по институту. Однако и он не должен все знать. Пусть считает, что нефть — твоя. Ему я сейчас и повезу нашу папку, обговорю детали… Если хочешь, поехали вместе.

Бильбао не захотел. Он вышел из машины и поспешил домой.

Наташа сказала, что звонил Захар, просил приехать сегодня на его бой. Бильбао лишь поморщился, но Наташа попросила:

— Я бы хотела быть там. Он все же мой брат.

— Это плохое зрелище.

— Я не ради зрелища.

На загородный карьер без своей машины попасть было нелегко, к тому же, если брать частника, Бильбао просто не знал, как туда проехать, но оказалось, что у Наташи уже был ответ и на этот вопрос:

— За нами заедет его продюсер.

Этим продюсером оказался зеленолицый человек, уже знакомый Бильбао. За рулем он сидел сам, всю дорогу был молчалив, будто озабочен чем-то. Впрочем, у Бильбао и не было особого желания говорить с ним.

Арена, где должен был проходить бой, несколько изменилась. Зрители теперь могли почти вплотную подойти к ней — лишь стальная ограда отделяла их от площадки, на которой дожидался своего соперника гладиатор.

Захар, как и прежде, был обнажен, лишь кусок шкуры охватывал его бедра, да на руках и ногах блестели легкие металлические щитки. Он уже привык быть в центре внимания, поигрывал мускулами, театрально вскинул руки вверх, когда зеленолицый представил его публике. А народу сегодня собралось достаточно много. Плотное кольцо стояло у изгороди вокруг арены, многие, кроме того, не покинули своих машин, и оттуда, сверху, поблескивали стекла биноклей.

Бильбао тоже хотел остаться наверху, но его приезд заметила Сереброва, вскинула над головой руку:

— Молодые, я вам хорошее место держу!

Отсюда действительно было видно все.

Захар стоял слегка пританцовывая, картинно разминаясь, а с противоположного края арены двое парней выводили на цепях темную овчарку. Она не лаяла, не рвалась из их рук, ступала легко, не сводя глаз с гладиатора. Она тоже была опытным бойцом. И, даже освободившись от цепей, не сразу бросилась в атаку, а на миг замерла, словно оценивая позицию врага, свои возможности…

Захар не понял ее логики, почти человеческой, когда овчарка медленно стала приближаться, вроде бы понуро опустив лобастую голову. Гладиатор больше работал на публику, подзывая ладонями пса поближе, покачиваясь с ноги на ногу. Очевидно, медленную поступь зверя он принял за трусость.

Пес трусом не был. Пес выбирал дистанцию, с которой можно атаковать, рассчитал все до сантиметра, наверное, даже следил за выражением лица своего врага, и, улучив момент, когда тот, улыбаясь, кивал одному из знакомых в толпе, вскинулся, как крепкая молодая лоза, которую пытались изогнуть, и, уже, кажется, не касаясь земли, пролетел стрелой и ударил в грудь Захару. Гладиатор не успел сгруппироваться, он даже не успел согнать с лица свою дурацкую улыбку, не уместную на такой арене. Он лишь машинально прикрыл руками в щитках горло, но пес тут же вонзил зубы в бок.

Захар все же был очень сильным. Он извернулся, откинул овчарку ногами от себя, стал на колени, пытаясь руками зажать рваную рану, но уже забыл о защите. И псу осталось немного для победы: взвиться пружиной и сомкнуть челюсти на горле того, кто решил с ним потягаться в ловкости и коварстве. И он взвился…

Зрители не успели даже испугаться, не успели закричать. В полнейшей тишине хлопнул выстрел, и овчарка, долетев все-таки до цели, зубы сжать уже не смогла, хоть и сбила Захара на землю.

Только теперь охнул люд, завизжали женщины, отхлынули от решетки. На арену выскочили те, кто выводил пса, и еще несколько человек, в том числе зеленолицый. Он склонился над Захаром, потом осмотрел собаку. Повернул голову к Бильбао, сказал:

— Ты овчарке в глаз попал. Точно в глаз.