Дорога войны - Валерий Большаков

Привстав на козлах, Публий громко заговорил, показывая то на драный полог фургона, то на степь. Язиги ответили все разом, яростно крича и перебивая друг друга.

Гай уже было подумал, что это предвещает гибель, но Публий перекричал-таки степняков. Всадники неожиданно успокоились, развернулись и поскакали на север.

Эксептор-консулар, отдуваясь, присел на облучок.

— Сейчас, — сказал он устало, — привезут нам Сирма.

— Я думал, — подал голос Гай, — что мы доедем до самого… этого… зимника.

— Доехать — доехали бы, а вот обратно… Не уверен. В становище нас никто бы и пальцем не тронул, но кто мешает порубать нас в степи?

— А отсюда, значит, мы уедем спокойно? — ухмыльнулся Луций.

— Я их предупредил, чтобы привезли Сирма и с десяток хороших лошадей. Мы сядем и умотаем.

— А если они явятся всей толпой? — с интересом спросил гладиатор.

— Тогда мы зарежем презида, — спокойно ответил Публий.

— Но мы же договаривались… — встрепенулся Гай.

— Если они нарушат слово и явятся всей толпой, — жестко сказал Публий, — тебе и самому придется зарезаться! Язиги — ба-альшие мастера по пыткам! Бицепсы тебе срежут, кожу ремешками спустят — сто раз пожалеешь, что мечом себя не заколол.

Но страхи оказались напрасными — скептух Сусаг не нарушил слова. Видать, возможность заполучить в плен самого наместника перевесила позывы алчности и кровожадности.

Из степи выехала троица конных — два язига вели между собой третьего всадника, седого и сгорбленного, привязанного к седлу. Рядышком трусил небольшой табун всхрапывавших лошадей.

— Вытаскиваем товар! — засуетился Публий. Луций соскочил с коня и расшвырял шкуры.

— Выходи, презид! — вскричал он глумливо. — Приехали!

Связанный наместник едва не упал, очутившись на земле, но устоял, задрал голову, вызывающе глядя на язигов. Те залопотали, удовлетворенно кивая: будем меняться!

Сирма стащили с седла и усадили в него наместника. Гикнули, свистнули — и умчались в степь. Конский топот становился всё тише и тише, пока не смешался с хоровым шорохом сухих трав.

— Как жизнь, Сирм? — бодро спросил Публий, привязывая первосвященника уже к другому седлу.

— Ты римлянин? — проскрипел жрец, покорно складывая руки.

— Я тот, кто хочет золота! — четко выговорил Публий.

— Мы все хотим, — мягко поправил его Луций Эльвий.

— Золото? — отрешенно молвил Сирм. — Великий Замолксис, какая глупая блажь. И вы туда же.

— Поехали, поехали! — вскричал Публий, вскакивая на коня. — Луций, ремень крепок?

— Вполне. Гай, снимай маску, хватит уже!

Легат с радостью сорвал кожаную личину и отбросил ее в траву.

— Ты проводишь нас до святилища на горе Когайнон, — ласково объяснил эксептор, оборотясь к жрецу, — мы достанем золото — и можешь быть свободен!

— Вы хотя бы убейте меня в андреоне, — криво усмехнулся Сирм, — не скормите птицам.

— А зачем мне… нам тебя убивать? Какой от этого прок? Отдашь золото — и гуляй!

Сирм покачал головой.

— Этой ночью пойдет снег, — сказал он. — Пока мы доедем до гор, дороги станут непроходимыми.

— Ничего, дождемся теплых дней. Перезимуем в царстве Тарба.

— Это где? — насупился Гай.

— В Пустыне гетов. Там, на востоке, между Тирасом и Пиретом. Как задует буран — насквозь метет, зацепиться ветру не за что! Ну, хватит болтать. Вперед! Рысью, рысью!

Четверо всадников поскакали на запад, к долине Кризии, северного притока Тизии. Рядом с ними бодро рысили сменные лошади, напруживая мускулы под атласной кожей. Ветер играл длинными гривами коней, взметывая их как языки черного пламени.

Ближе к вечеру небосвод замутился, просыпая снег. Его падало все больше и больше, снежинки закручивались в плотные клубы и раскручивались колючими вихорьками, пока не завалили всю землю. Десяток сарматских конников пометался по степи, но всякие следы троих римлян и одного дака замело белым и чистым. Язиги покрутились — и повернули обратно.

Под вечер устроили привал. Костер разожгли под защитой двух деревьев в обхват, рухнувших друг на друга в бурю. Хватило места и коням, и всадникам. Эдик, изголодавшийся по чаю, заварил его таежную разновидность — из бурых листочков земляники, смородины, сухих ягод малины. Нарубил каких-то веточек, добавил для крепости. Сергий попробовал — ничего вроде. Душисто. Не «черный байховый», но пить можно.

— Чай — полезный, хорошо утоляющий жажду напиток, — назидательно произнес Эдик.

— Это не чай, — скривился Гефестай, заглядывая в кружку, — а мочай!

— Что б ты понимал в чаях, смертный! — оскорбился Чанба.

Искандер лишь хмыкал, прислушиваясь к спору дегустаторов. Он был занят важным делом — разделывал подстреленную косулю и насаживал куски мяса на толстый прут.

Тиндариду помогали Атей и Скила — подносили дрова, собирали дикий лук для приправы, а прочие оказывали им моральную поддержку.

— Долго еще ехать? — спросил Лобанов, поглядывая на Верзона, взявшегося чистить и точить оружие.

— Да мы почти рядом, — проворчал вексиллатион. — Чей-то не видно никого, удивляюсь! Или язиги на войну собрались, или охоту большую затеяли.

— Или праздник у них, — выдвинул третью версию Тит Флавий Лонгин.

— Тоже может быть, — согласился старый дак. — Я так прикидываю. Завтра, ближе к вечеру, кончиться должен наш перегон.

— И то слава богу… — откликнулся Роксолан.

С самого утра коровы начали артачиться, словно чуяли, какая судьба уготована им в конце пути. Уже солнце встало, а стадо только-только с места сдвинулось.

— Что-то следов многовато стало, — забеспокоился Верзон, оглядывая с седла рыхлую землю.

— Давайте по сторонам поглядим, — сказал Сергий и разослал пастухов на разведку. Сам он решил проехаться на запад, где над поникшей травой качались мохнатые горбики спин — не то зубры пасутся, не то туры.

Впереди обозначилось возвышение, сменный гнедой одолел его и спустился в небольшую впадину, густо заросшую колючими кустиками. Выбравшись из нее, Сергий никого не увидел вокруг, только стайки стрепетов выпархивали из высокой, полегшей травы, пробегали важные дрофы, а серые перепелки и куропатки так и порскали из-под копыт, что твои мыши, завидевшие кота. Пернатой дичи было столько, что орлы, луни и пустельги даже не давали себе труда подняться повыше, чтобы выискать среди разнотравья желанную и пугливую добычу; они летали лениво, чуть ли не над самой землей, придирчиво выбирая жертву пожирнее и помоложе, и плюхались на землю как-то нехотя, без обычного кровожадного азарта, больше повинуясь хищническому инстинкту, нежели насущной потребности насытиться. Зажрались.