Капут - Курцио Малапарте

– C’est bien là l’idéal de l’Espagne de Franco[185], – отвечал, смеясь, де Фокса. Когда мы встали из-за стола, была уже поздняя ночь. Мы сидели в библиотеке в кожаных креслах перед выходящими в порт большими окнами и следили за полетом чаек вокруг вмурованных в лед пароходов. Снежный отблеск бился в стекло холодным, мягким крылом морской птицы. Я наблюдал за Вестманном, который легко и бесшумно, как прозрачная тень, двигался в призрачном свете. Его светлые голубые глаза походили на стеклянные белые глаза античных статуй, серебряные волосы обрамляли лоб как оклад византийской иконы, у него был прямой, тонкий нос, узкие бледные губы, несколько усталые, маленькие руки с длинными, худыми пальцами, отполированными вековыми прикосновениями к коже поводьев и седел, шкуре лошадей и породистых собак, к фарфору и ценным тканям, бокалам древней балтийской посуды и к трубкам Лиллехаммера и Данхилла. Сколько белоснежных горизонтов, водных просторов, бескрайних лесов в этих голубых глазах северного человека! Какая высокая ясная тоска в светлых, почти белых глазах, благородная древняя печаль современного мира, осознающего свою гибель. А сколько одиночества в этом бледном лбу!

Некая прозрачность была в нем: руки, касающиеся бутылок с портвейном и виски и стаканов из сверкающего хрусталя, казалось, растворялись в воздухе, такими легкими и бесплотными делал их призрачный снежный отсвет. Он двигался по комнате как тень, как добрый призрак: движения мягко огибали поверхность мебели, бокалов, бутылок, спинок кожаных кресел. Запах портвейна и виски смешивался с тонким ароматом английского табака, с древним, усталым запахом кожи и скупым запахом моря. Но вот с площади донесся странный звук, горестный, изнемогающий голос. Мы вышли на балкон. На первый взгляд площадь казалась пустой. Перед нами простиралось заледеневшее море, и сквозь хрупкую снежную белизну проглядывали неясные очертания островка шведского яхт-клуба, островов архипелага, дальше – старая крепость Суоменлинна, резко врезавшаяся в ледяной горизонт. Взгляд цеплялся за холм с Обсерваторией, за деревья Бруннспаркена с нагими, поблескивающими изморосью ветвями. Хриплый стон, поднимавшийся с площади, звучал подавленным криком, криком боли, в котором олений рев переходил в ржание умирающей лошади.

– Проклятая culebra! – воскликнул де Фокса в суеверном ужасе.

Привыкнув к ослепляющему блеску снега, мы различили, как нам показалось, темное пятно на портовом причале, расплывшееся очертание, оно медленно двигалось. Мы вышли на площадь и подошли к нему. При нашем появлении пятно издало громкий стон и, задыхаясь, смолкло.

Лось. Прекрасный лось с крупными рогами, торчащими как ветви зимнего дерева на широком, округлом лбу под красноватой шерстью, густой и короткой. Большой черный глаз, бездонный влажный глаз, в котором светилась блестящая слеза. Раненый лось со сломанной ногой. Наверное, он упал, прыгая через трещины, зияющие в мраморе заледеневшего моря. Он пришел из Эстонии через ледяную пустыню Финского залива или с острова Аланд, может, с берегов Ботнического залива или с побережья Карелии. Привлеченный запахом жилья и теплым человеческим духом, зверь дотащился до причала и лежал теперь на снегу, тяжело дыша и глядя на нас бездонным влажным глазом.

Когда мы подошли ближе, лось попытался встать на передние ноги, упал и застонал. Крупный, как большая лошадь, лось с кротким, ласковым взглядом нюхал воздух и узнавал знакомый запах; он притащился через площадь к президентскому дворцу, прополз через открытую калитку в почетный двор и растянулся у подножия короткой лестницы между двумя неподвижными часовыми, стоящими в стальных касках и с винтовками наперевес по обеим сторонам больших дверей.

Обычно президент Финской Республики Ристо Рюти в такое время еще спал. Но сон президента республики более чуток, чем сон короля. Разбуженный стонами раненого лося, президент Ристо Рюти послал узнать причину необычных звуков. И вскоре на пороге президентского дворца появился первый адъютант президента полковник Слёрн.

– Bonsoir, Monsieur le Ministre, – удивленно сказал полковник Слёрн, заметив посла Швеции Вестманна.

Потом узнал посла Испании графа де Фокса и сказал с еще большим удивлением:

– Bonsoir, Monsieur le Ministre…

Потом, увидев меня, воскликнул:

– Vous aussi?[186]

И добавил, обратившись к Вестманну:

– Il ne s’agit pas d’une démarche officielle, j’espère[187].

Он побежал докладывать президенту Республики, что послы Швеции и Испании вместе с раненым лосем ждут перед воротами дворца.

– С раненым лосем? Чего они хотят от меня в такой час? – удивленно спросил президент Ристо Рюти.

Был час ночи. Но в Финляндии любовь к животным не только моральная норма, которой финны следуют всем своим великодушным сердцем, это государственный закон, и вскоре президент Ристо Рюти появился на пороге в высокой меховой шапке, закутанный в тяжелую волчью шубу. Сердечно поздоровавшись с нами, он подошел к раненому лосю, наклонился, осмотрел сломанную ногу и негромко заговорил с животным, поглаживая его шею затянутой в перчатку рукой.

– Держу пари, – сказал де Фокса, – перчатки президента из собачьего меха.

– Почему не спросить его самого?

– Ты прав, – ответил де Фокса, подошел к президенту и, поклонившись, спросил: – Puis-je vous demander, si vos gants sont en peau de chien?[188]

Не знавший французского президент Ристо Рюти в замешательстве оглянулся, взглядом попросил помощи первого адъютанта, который, тоже смутившись, негромко перевел странный вопрос посла Испании. Президент республики очень удивился, притворился непонимающим или ему показалось невозможным толком понять, что, собственно, хотел узнать посол Испании, а сам тем временем искал смысл необычного вопроса и политический намек, который он мог содержать.

Пока стоящий возле лося в снегу на коленях президент Ристо Рюти смущенно смотрел на де Фокса, поглядывая на свои перчатки, через площадь в направлении дипломатического квартала Бруннспаркена случилось проезжать автомобилю с послом Бразилии Паолу де Сузасом Дантасом, секретарем посольства Дании графом Адамом де Мольтке-Хюйтфельд том и секретарем посольства вишистской Франции Пьером д’Уаром. Понемногу весь дипломатический корпус собрался возле раненого лося и президента республики. Количество зрителей все увеличивалось, по мере того как, привлеченные необычным зрелищем и дипломатическими номерами машин, стоящих глухой ночью перед дворцом президента республики, другие машины останавливались по дороге в Бруннспаркен, из них выдвигались дипломаты, подходили и здоровались любопытствующими и обеспокоенными голосами.