Деникин. Единая и неделимая - Сергей Кисин

Сошлись на том, что ночлег предоставят, но при непременном условии уйти наутро и ни в коем случае не принимать боя у станицы.

Ночью из Аксайской кто-то обстреливал добровольческие посты. Начальнику караула надоел этот фейерверк, он пообещал станичному атаману (по оценке Деникина, «растерянному и робкому человеку») вызвать артиллерию и «смести станицу». Шутка такая, у добровольцев было всего-то 600–700 снарядов на армию. Да и находились они в основном неразгруженными на станции Аксай. Однако выстрелы прекратились.

На следующий день в хуторе Мишкине добровольческих квартирьеров встретила делегация новочеркасских казаков и просила не входить в город, иначе им окажут вооруженное сопротивление. Кто посылал эту делегацию, непонятно.

Добрармия по льду переправилась через Дон и потянулась на Ольгинскую, где был намечен пункт сбора с эвакуированными из Новочеркасска казаками. Занимавший ее 112-й Уральский пехотный полк в полном составе сбежал из станицы в Ставрополь, не желая испытывать судьбу в боях с озлобленными «кадетами». Там добровольцы и остались на ближайшие четыре дня.

В столице донского казачества продолжали бушевать страсти. Правительство раскололось — либо хлебом-солью встречать красных и договариваться с ними, либо уходить в Задонье и ждать, когда «одумаются» казаки и возьмутся за оружие, либо идти вверх по Дону, где еще сильно влияние атамана. Каждый из этих вариантов был плох, но речи о защите столицы уже не шло.

Представители Новочеркасского городского самоуправления (левого толка) отправились к красным на станцию Каменоломни и сообщили, что «кадеты ушли», прося не обстреливать город из артиллерии. Красные и не планировали. Для наступающего Саблина ПОЛИТИЧЕСКИ важно было, чтобы Новочеркасск брали не красные шахтеры, а «красные казаки» Голубова. Поэтому он лишь изредка гонял из Каменоломней на Персиановку бронепоезд «Смерть капиталу», откуда его орудия могли угрожать городу.

Партизаны-чернецовцы, отряды генерал-майоров Федора Абрамова (по 1-му разряду окончил Академию Генерального штаба на год раньше Деникина) и Константина Мамантова (часто его фамилию неправильно пишут «Мамонтов») еще какое-то время держались под Персиановкой. Однако 10 февраля при угрозе окружения чернецовцы погрузились на поезд, доехали до Аксая, где из-за невозможности сдерживать напор Сиверса со стороны Ростова перешли Дон и отправились в Ольгинскую.

Круг постановил собрать 300 повозок, чтобы вывезти все ценное (в том числе и золотой запас) из Новочеркасска для начала просто в Ольгинскую, а там уже решать. Походный атаман Попов настаивал на скорейшей эвакуации, ибо Голубов уже заходил в тыл казачьей столице.

Однако сам войсковой атаман Назаров явно стремился в мученики. Он стоял на мнении, что Круг должен остаться в Новочеркасске и вести «дипломатическую борьбу». Как заявил он генералу Лукомскому, «большевики не посмеют тронуть выборного атамана и Войсковой Круг, что, по его сведениям, первыми войдут в Новочеркасск присоединившиеся к большевикам донские казаки под началом Голубова… Голубов его не тронет». Назаров как-то спас Голубова от тюрьмы и надеялся на ответный жест со стороны войскового старшины.

У генерала Попова было другое мнение, в большевиках он не сомневался. Группа офицеров даже предлагала ему увезти Назарова силой, но у взрослых дядей свои игры. Бессильный Назаров пригласил на Круг «для отчета» всесильного к тому времени Голубова. В Новочеркасск уже входили 10-й и 27-й полки Голубова с целью «взять город под охрану».

12 февраля Попов начал отвод войск из Новочеркасска на Ольгинскую. Ушли 1727 бойцов (1110 пехоты, 617 — конницы при 5 орудиях и 39 пулеметах) и 251 нестроевой (штабные, госпиталь, общественные деятели).

В суматохе не успели погрузить золото. Генерал Исаак Быкадоров потом объяснял это тем, что «золотой запас был государственным достоянием, а не донским, что с вывозом его в донской отряд, отступавший в степи, терялась бы моральная ценность самого похода, а сверх того, наличие в отряде золота составляло бы приманку и вызывало бы у большевиков настойчивость и энергию в преследовании».

Добровольцы вошли в Ольгинскую. Обоз растянулся, долго добирались отстающие. Кто-то был уже ранен. Принесли убитого наповал 23-летнего капитана Преображенского полка Владимира Ратькова-Рожнова, погибшего под Нахичеванью в составе находившейся в арьергарде 3-й Офицерской роты. Перед отправлением в поход мать сказала ему: «Мне легче видеть тебя убитым в рядах Добровольческой армии, чем живым под властью большевиков». Его хотели похоронить в ограде церкви в Ольгинской, испуганный священник отказал. Боялся, что выдадут станичники.

По левому берегу Дона дотопали из Батайска моряки кавто-ранга Потемкина (сам оставшийся без глаза командир роты и несколько раненых офицеров были спрятаны и спасены жителями на окраинах Ростова), дошел Марков с последними защитниками города. Подтянулись донские партизаны, китайский отряд сотника Хоперского.

Для начала занялись переформированием тех подразделений, кто выжил и вышел. Прежние части вроде почти полностью погибшей Морской роты имели только название. Из 25 отдельных частей сколачивал целые, сводя батальоны в роты, а роты во взводы.

Принимая полк, генерал Марков сказал: «Приказом Верховного главнокомандующего я назначен командиром Офицерского полка, который сводится из ваших трех батальонов, роты моряков и Кавказского дивизиона. Командиры батальонов переходят на положение ротных командиров, ротные командиры — на положение взводных. Ну и тут вы, господа, не огорчайтесь: здесь и я с должности начальника штаба фронта фактически перешел на батальон! Не спрашивайте, куда и зачем идем, а то все равно скажу, что идем мы к черту на рога, за синей птицей!»

Далеко не все были согласны с переформированием. К примеру, командир 1-го батальона подполковник Борисов заявил, что не считает для себя возможным с должности комбата перейти на командование ротой. Марков тут же освободил его от должности, назначив комбатом подполковника Назара Плохинского. Интересно, что на должность рядового в Партизанском полку шел личный приятель Корнилова по Туркестану генерал-майор Борис Казанович, ставший потом командиром полка.

По Ольгинской вновь сформированные части прошли парадом из трех офицерских батальонов, дабы показать, что жива и боеспособна еще Добровольческая армия.

12 февраля был созван военный совет, на котором в очередной раз обнаружились разногласия между Корниловым и Алексеевым. Первый, поддерживаемый генералом Лукомским, еще раньше склонялся уводить армию к донским зимовникам, на юго-восток, куда казаки на зиму отгоняли табуны лошадей. Где не было городов, а значит, и поддержки большевикам. Лукомский полагал, что полная неосведомленность о том, что происходило на Кубани, могла привести к ошибке в расчете на восстание. Да и двигаясь на Екатеринодар, неизбежно придется пересечь железную дорогу в двух пунктах, куда большевики без труда могли подтянуть свои войска с бронированными поездами и таким образом преградить добровольцам дальнейший путь.

Алексеев, мысливший более стратегически, доказывал, что уход к зимовникам может стать еще более роковым просчетом, ибо в скором времени следует с одной стороны ждать разлива Дона, с другой армия будет отрезана «железной дорогой Царицын — Торговая — Тихорецкая — Батайск, причем все железнодорожные узлы и выходы грунтовых дорог будут заняты большевиками, что лишит нас совершенно возможности получать пополнение людьми и предметами снабжения».