Американская леди - Петра Дурст-Беннинг

Идти новыми дорогами…

– Какими же? – всхлипнула Ванда в подушку, и ее тут же сотряс очередной приступ кашля. Мелкие капельки слюны полетели на необычный герб, изображенный на кремовом листе почтовой бумаги.

С конца октября она слегла в постель. К изначальной простуде за несколько дней прибавились бронхит с лихорадкой. По ночам ее мучили надрывные приступы кашля. От них не помогал ни настой шалфея, который Йоханна готовила для нее кружками, ни темно-коричневый, отдающий горькими травами сироп от кашля, прописанный доктором, который навещал ее каждые два дня. Его лицо с густыми бровями и пухлыми губами больше подошло бы женщине. Это единственное, что Ванда пока видела в Лауше. Ей прописали строгий постельный режим, иначе могло случиться самое худшее. Он шепнул об этом на ухо Йоханне, выходя из дома. И без его предупреждения Ванда даже не пыталась выбраться на экскурсию в деревню; до сегодняшнего дня она доходила лишь до прачечной. Все дни она проводила в своего рода сумеречном состоянии: она воспринимала все, что происходило в доме, будто через какую-то пелену. Ей казалось, что постоянно звонил дверной колокольчик, приходили и уходили посетители, от их шагов скрипели половицы в коридоре. Один раз Ванде показалось, что она слышит обрывки английской речи. Ванда собиралась спросить тетку, не послышалось ли ей это, но, когда Йоханна заглянула к ней в следующий раз, девушка позабыла о своем вопросе.

Самое скверное в ее болезни было не то, что ее легкие превратились в клокочущий вулкан, выжигающий ее изнутри и выбрасывающий раскаленные куски лавы. И не лихорадка, когда Ванда то потела, то уже в следующий миг дрожала как осиновый лист. Самое плохое, что ее поместили в комнату Анны. Кузина каждый раз устало вздыхала, просыпаясь в очередной раз от кашля Ванды. Просыпаясь, она бросала косые, враждебные взгляды и с вывихнутой лодыжкой ковыляла в мастерскую. А Ванда оставалась в постели, где спала почти все утро без приступов кашля. Ванда часто предлагала, чтобы ее поместили ночевать где-нибудь в другом месте. Она считала, что даже могла бы спать и на чердаке, если бы там для нее соорудили лежанку. Но Йоханна и слышать ничего об этом не хотела: ее несколько успокаивало, что ночью рядом с Вандой все время была Анна (на случай, если поднимется температура или случится какой-нибудь другой кризис).

Ванда до сих пор краснела, вспоминая, как глупо она повела себя в комнате Анны в день приезда.

– Так, значит, здесь комната Анны!

Тетка размашисто распахнула дверь и поставила в центре чемодан Ванды. Разумеется, Ванда удивилась второй кровати. Но потом решила, что та осталась там еще с детских времен Анны. Может, кровать для кукол и плюшевых мишек. И все же она спросила:

– Хорошо, а где же тогда моя комната?

Йоханна выпучила на нее глаза, наверное, она сочла этот вопрос шуткой.

Теперь мать и дочка поочередно приготавливали творожные оборачивания, варили луковицы с карамелизированным сахаром – эта отвратительная смесь хоть ненадолго смягчала кашель – и отпаивали больную горячим куриным бульоном. Ванда позволяла проделывать с собой все, что угодно. Лихорадка совершенно лишила ее шарма, даже беззаботный смех пропал. Она не могла пошутить или сказать что-то веселое, чтобы не так тяжело воспринимать свою ситуацию. Все, о чем она мечтала несколько недель и потом во время путешествия, пошло прахом. Как она воображала, что поможет своей семье! А вместо этого она стала для Йоханны обузой. Ванде просто хотелось провалиться сквозь землю, сделаться невидимой. Это было невозможно, поэтому она сделала самое лучшее после незаметности: вела себя как можно тише.

Дважды в день – после обеда и после выполненной работы – к Ванде ненадолго заскакивали кузен и дядя Петер. Раз в два-три дня проведывал Магнус. Но, помявшись несколько минут, мужчины снова уходили. И что они могли ей сказать, как подбодрить? Она была им чужой и лежала теперь больная в их доме. Пока у них не было возможности лучше узнать друг друга. Подарки Ванды все еще находились в коробках нераспакованными. Правда, она хотя бы выложила фотографии и письма, которые передала ей мать для Йоханны. Она ожидала, что тетка присядет рядом с ней на кровать и заведет разговор о Рут, Нью-Йорке и Марии, но напрасно. Казалось, у Йоханны находилось время на что угодно, только не на болтовню.

– Последние месяцы в году у нас обычно лихорадочные. Внезапно покупатели вспоминают, что сделали слишком маленький заказ рождественских украшений. И мы должны решить, как нам сделать и доставить дополнительную продукцию за самое короткое время! – объяснила она Ванде, когда та робко попросила тетку составить ей ненадолго компанию. Ванда поинтересовалась, как обстоят дела в других мастерских. Может быть, именно поэтому отец до сих пор так и не объявился у нее. Не прислал ни письма, ни короткой весточки и не пришел, само собой. Йоханна странно посмотрела на нее и сказала, что мастерские, которые делают украшения к Рождеству, перегружены работой, остальные же работают, как обычно. И Ванда попыталась подавить в себе глухое чувство разочарования.

Единственными контактами за эти недели стали два письма из Нью-Йорка, в которых мать увещевала ее не навязываться и приспосабливаться.

И вот теперь – письмо от Марии, которое из Генуи пришло в большом пакете вместе с документами для Йоханны.

По щекам Ванды бежали слезы. «…Я очутилась в городе искусства и пошла новыми путями в стеклодувном мастерстве…» – почему у других все всегда выходит к лучшему, но только не у нее?

Когда прошло ровно четыре недели со дня приезда Ванды в Лаушу, доктор наконец объявил, что ей можно вставать с кровати днем на несколько часов. Но вместо того чтобы сидеть на кухне и смотреть, как горничная Луджиана готовит (так хотела Йоханна), Ванда сразу выразила желание отправиться в мастерскую и помочь. Йоханна как раз углубилась в какие-то списки и не слушала ее, Анна закатила глаза, следуя уже привычному девизу: «Еще больше неприятностей от гостьи из Америки!» Дядя Петер посчитал, что химические пары не будут способствовать выздоровлению. А вот Йоханнес сказал отцу: