Спящая - Мария Некрасова

Я ещё осознавал услышанное, когда вздрогнул от жуткого звука: будто ветер взревел в тысяче дымоходов, взял одну ноту и тянет, сверля мозги. Собака. Собака за дверью выла: тяжело, как по покойнику – хотя почему «как»?

Затопали маленькие ноги, Катька подскочила к закрытой двери и стала успокаивать пса, обещая печенье и прогулку в лес, только не плачь. Я сидел, примёрзший к табуретке, и не знал, как быть дальше.

–Вот видишь: животное, а всё понимает. По покойнику воет.– Дед Артём, не вставая, выдернул мой веник, открыл дверь, и пёс тут же умолк. Он уставился на меня своими стеклянными глазами, и я внутренне вздрогнул: сейчас набросится! Я мешаю ему. Мешаю убивать.

–Вы почему закрылись-то?– Катька подскочила к буфету, подтащила табуреточку и полезла за печеньем для своего обожаемого пёсика.

–Секретничаем,– дед Артём подмигнул мне.– УРомки отец на дежурстве, думаю, он опять у нас заночует, а то скучно ему…

Пёс таращился на меня, а я так и врос в табурет, что не мог шевельнуться. Катька подскочила к нему уже с печенюхой, этот взял и ушёл с ней в комнату, чтобы как следует накрошить на ковре.

* * *

Я даже не возражал, когда дед Артём велел мне застелить топчан в прихожей. Я не хотел ночевать здесь, с этим жутким псом, но я не хотел и оставлять его сКатькой и дедом Артёмом. У меня как будто выкачали все силы и волю, я устал, очень устал бояться. Лежал в темноте, таращась в открытую дверь на спящую Катьку и рыжий бок собаки на половичке и отрешённо гадал: сожрёт она меня ночью или придумает что-то поинтереснее, как с дедом Витей. У меня совсем не осталось сил.

Дед храпел в своей комнате, это был такой успокаивающий звук, что я сам потихоньку смыкал глаза, но тут же распахивал их, вспоминая, что собака рядом. А она не спала. Она лежала уКатькиной кровати и смотрела неподвижными блестящими бусинами – не собачьими и как будто неживыми. Ужасно хотелось спать, но под её взглядом я просто не мог.

Собака встала, потянулась, как обычное животное, тихонько цокая когтями, подошла к моему топчану. Наверное, я бы завопил тогда, если бы не эта чудовищная усталость. Усталость от страха. Пёс улёгся на полу, положив тяжёлую башку мне на ноги.

–Ты не должен мне мешать. Я покажу тебе всё.

* * *

Мы бежали по пустой ночной улице, тихой, тёплой, и не было у меня ни страха, ни усталости. Я легко поспевал за маячащим в темноте рыжеватым хвостом, и лунного света мне хватало, чтобы разглядеть все дома, заборы, деревья… Место было как будто знакомое, но я совсем не мог его узнать. Деревня вроде нашей: широкая улица, только песок вместо гравия, домики, дощатые и бревенчатые, новенькие, но какие-то допотопные. Я не видел ни одного блочного или кирпичного, как у нас, эти словно пришли из старого кино. Очень старого. Я даже увидел колодец – такой с крышей «домиком», с ведром на цепи, без шланга и насоса. Притормозил у того забора, чтобы разглядеть получше, но собака поторопила:

–Скорее!

Я бросился за хвостом. Бежалось легко, словно и нет земли под ногами. Впереди на горизонте показалась полоска рассвета, а через несколько секунд и само солнце взошло. Я не думал, что это странно, я бежал за собакой, потому что было нужно бежать, не спрашивая зачем. На бегу я прочёл название улицы – Чеховская, как у нас,– и не удивился: мало ли улиц с таким названием?

Мы подбежали к допотопному дощатому дому, длиннющему, как спортзал, с огромным двором. Солнце уже стояло высоко, хотя мне показалось, что бежали мы всего несколько минут. Собака нырнула за калитку, я вошёл за ней и встал.

Двор, который секунду назад был пустым, кишел ребятнёй. Тут и там носились мальчишки разного возраста в синей школьной форме из старых фильмов, девчонки в чёрных форменных фартуках: две стояли, растянув длиннющую резинку, связанную кольцом, третья прыгала…

–Идём!– Собачий хвост мелькнул в этой разномастной толпе, я пошёл за ним.

Школьники не обращали на меня внимания, как будто не видели, но чудесным образом как-то сами расступались передо мной: яникого не толкнул, не задел, даже не налетел, хотя бежал так же легко и быстро.

Мы обежали домину, выскочили на задний двор, и собака села: пришли. С этой стороны у строения не было окон, ни единого. На вытоптанной земле валялось поваленное дерево, давно сухое, и какой-то мусор. В глубине двора, шагах в десяти от нас, трое мальчишек, Катькиных ровесников, лупили четвёртого.

* * *

Они что-то кричали, но я не разбирал слов, будто звук пропустили через специальный фильтр, который делает его далёким и неразборчивым, как сквозь подушку. Мальчишка валялся на земле, закрывая голову, эти трое лупили от души…

–Эй!– Я рванул туда, но тут же встал как вкопанный, повинуясь неслышному приказу гончей. Просто ноги перестали слушаться меня и послушались её. Я знал откуда-то, что она со мной делает, но не успел ни удивиться, ни испугаться: надо было срочно разнять…

–Поздно,– объяснила собака.– Давно.

Я наконец начал понимать: старая школьная форма, название нашей улицы на допотопных незнакомых домах…

–Это наша деревня? Сгоревшая школа, да?– я сказал это не вслух, не как крикнул «Эй!» мальчишкам,– я сказал это вроде как про себя, но не словами. Как собака разговаривает со мной, не открывая рта. Испугался, что она не поймёт.

–Да. Бежим.– Гончая легко перепрыгнула завалившийся забор, и я не думая рванул за ней.

Земля легко ушла из-под ног, как будто я всю жизнь этим занимался, и так же легко вернулась опора – без всякого удара, даже, кажется, без звука…

–Куда?

–Увидишь.

Она бежала вниз по улице, смешно обгоняя себя задними лапами, а я всё не мог перестать рассматривать эти старые дома. Я даже пытался гадать на бегу, где был чей, но просто не успевал разглядеть, да и вряд ли это что-то дало бы. Нашего не было. На его месте стояла какая-то убогая избушка, и чёрная берёза во дворе была ещё тонким прутиком. Гончая вела меня вниз, к реке, на всём пути я узнал только голубое строение почты: оно было новёхоньким – по-моему, даже ещё пахло краской.

Мы ловко сбежали вниз по склону и опять наткнулись на тех четверых. Они были уже старше, в классе, наверное, третьем. С ними были два щенка, привязанных к поваленному дереву. Гончая села, приглашая меня посмотреть.

Трое окружили четвёртого, раздавая мелкие тычки и что-то громко выкрикивая, а я по-прежнему не разбирал слов, хоть и стоял совсем рядом. Явно назревала драка. Очередная нечестная, трое на одного…

Я видел лица, и они даже показались мне знакомыми, все четверо, но этого же не могло быть, это же случилось очень давно…

–Какой год?– я опять спросил это на собакином языке, и она поняла:

–Не знаю, давно.

–Почему не слышно?

–Не я помню. Не было меня.