Вы друг друга стоите - Сара Хогл

У нее загораются глаза.

– Это и послужило вдохновением!

– Что вы говорите! Отличная работа, – я поднимаю бокал и шутливо салютую ей, а она, к моему удивлению и ужасу, поднимает бокал в ответ. На Николаса смотреть я не рискую, потому что знаю: от смеха точно не удержусь.

Она начинает рассказывать о столе и стульях, а я с энтузиазмом отвечаю и продолжаю задавать вопросы. Вплетаю комплименты ей, Николасу и ее таланту дизайнера везде, где возможно.

Когда мы с Николасом только начали встречаться, подлизаться к Деборе было проще простого. Я хотела произвести хорошее впечатление, да и знала ее не очень хорошо. Все так легко, когда ты наивно и невинно удивляешься всему и не замечаешь подстерегающих тебя ловушек. Наивной теперь меня уж точно не назовешь. И я прекрасно знаю, что это за женщина. Нас уже кое-что связывает. Приторные комплименты по-прежнему текут свободной рекой патоки, но теперь я направляю их по другому каналу, потому что цель изменилась. Первоочередная задача другая. Николас заслуживает хоть один праздник, где его не будут пилить до тех пор, пока не распилят пополам.

Когда Дебора уходит в кухню за десертом, я хватаю ртом воздух и в пару глотков осушаю свой стакан с клюквенным соком и еще один с водой. Осмелившись все же бросить взгляд вправо, сталкиваюсь глазами с Николасом, и сердце пропускает удар. В них теплом светится благодарность, и уже неважно, как я себя чувствую: оно того стоит. Я готова на еще хоть десять раундов с миссис Роуз, если в конце на меня посмотрят так же.

Когда Дебора вплывает в комнату с тортом, по размеру напоминающим небольшой остров, я тут же закладываю основы для дальнейшей подпитки ее эго:

– О-о-о, выглядит невероятно! – Даже врать не приходится. Основные блюда я из-за всей этой болтовни почти пропустила, да и аромат просто божественный.

– Ну разве не чудо? – От моей похвалы она аж сияет. Дебора отрезает два куска и кладет их на блюдца. Одно оставляет себе, другое дает Николасу. – Яблочный торт с соленой карамелью. Семейный рецепт, передается из поколения в поколение.

– Так хочется попробовать самой испечь, не могу дождаться!

– Когда-нибудь, когда сама станешь матерью, я посвящу тебя в эту тайну, – натянуто улыбается она.

Как мило. Использовать рецепт в качестве рычага давления и требовать внуков. И все же я потираю руки в предвкушении:

– Что ж, думаю, буду рада пока просто есть торт, а не печь. – И ищу взглядом еще блюдце.

– Я тоже хочу, – настаивает Гарольд.

– Тише, – шпыняет его Дебора. – Ты же знаешь, тебе нельзя так много сахара. Подумай о своем кишечнике!

Хоть бы она перестала уже заставлять нас всех думать о кишечнике Гарольда.

Я соскребаю остывшую еду к краешку тарелки, чтобы поместился торт, но когда тянусь к ножу, ее рука накрывает мою. Кожа такая теплая. Человеческая.

А глаза холодные.

– Не стоит, дорогая.

– Ты разве не согласна? – продолжает она, когда я так и не убираю руку. – Ты же знаешь… – ее взгляд опускается мне на талию. – Для свадьбы. Это уже традиция, умерять аппетит перед таким важным днем, чтобы не было никаких неприятных сюрпризов на последней примерке. Так-то я бы и слова не сказала, ты же знаешь, но ты только что съела такую большую порцию ужина. Вряд ли будет разумно набивать желудок.

В голове все крутится, мигает и, наконец, выключается. В черном вакууме, заполнившем сознание, дрейфует только одно одинокое слово. Что.

– Мама, – ледяным тоном начинает Николас.

Она сжимает мою ладонь второй рукой, тоже мягко похлопывая. Желудок сводит от всех тех вежливых слащавых сантиментов, которыми я поливала ее комплекс избалованности последние сорок пять минут. Неважно, насколько мило я себя веду. Это никогда не будет иметь значения. Она навсегда останется чудовищем.

– Когда состоялась моя помолвка, – говорит она, игнорируя сына, – мне тоже очень хотелось поддаться чревоугодию. Моя сестра обожает печь, и весь дом каждый день пах печеньями и тортами. Вы не представляете! – Улыбкой на ее губах можно замораживать, потому что она действительно имеет в виду то, что говорит. – Но ты обязана себя контролировать. Раньше девушки справлялись с такой проблемой.

– Под проблемой вы подразумеваете… голод?

Она кивает, не обращая внимания на мой недоверчивый тон.

– Именно. Нельзя же есть как свинья и хотеть выглядеть элегантно на свадебных фотографиях. Пей горячую воду с лимоном и базиликом и будешь чувствовать себя такой сытой, будто ела весь день! Могу велеть женщине сделать тебе чашечку, если ты еще голодна.

– Она не будет пить эту дрянь, – вмешивается Николас. – Положи ей торт.

– Я не позволю ей есть торт! – восклицает Дебора. Даже Мария-Антуанетта, которой она так восхищается, переворачивается в гробу. – Я говорю это из любви, Никки. Ты должен мне верить.

Но он не собирается отступать.

– Ты не доктор Наоми, и ее питание – не твое дело. Если приносишь десерт – не тебе решать, кто его будет есть, а кто нет.

– Я согласен! – подает голос Гарольд.

– Заткнись, Гарольд, – покраснев от ярости, велит его жена.

– Не смей меня затыкать. Я плачу зарплату женщине, которая испекла этот торт, и я буду его есть. – Он тянется к десерту. Она бьет его по руке, но он хватает все блюдо и с неожиданным проворством утягивает к себе на колени. – Держи, Натали! – Он предлагает мне кусище прямо из середины.

– Нет! – кричит Дебора, бросаясь наперерез. – Не ешь! Будешь выглядеть как сосиска в платье! После твоей последней примерки я сказала швее ушить платье до тридцать восьмого размера!

Я роняю торт. Он великолепно разлетается по всей скатерти.

– Вы… что?

Дебора в панике. Выкручивает руки.

– Когда я выходила замуж, у меня был тридцать восьмой размер. Это же возможно… тебе просто надо всерьез взяться за себя. Никаких больше десертов или…

– У меня не тридцать восьмой размер. – Как унизительно. Еще и говорить об этом при родителях Николаса. – Даже не близко. Разве что органы из меня вытащите! Я просто не понимаю… почему вы… почему это так… – Чувствую, что вот-вот сломаюсь, ведь я так старалась быть любезной, а стоило ожидать вот такого. Шоковое состояние не проходит. Даже в глубине души никакая часть меня не желает становиться другого размера, и я ненавижу Дебору за то, что она пытается заставить меня стыдиться себя просто потому, что я не подхожу под какие-то идиотские стандарты, которые она установила тридцать лет назад.

– Как ты могла так поступить? – Голос Николаса громкий и требовательный. – Что бы ты ни сказала швее, исправляй, как хочешь. – Он поднимается из-за стола, такой суровый, с каменным лицом, что я даже немного напугана. – Извинись перед Наоми немедленно.