Амулет князя - Ольга Яновская

– Это я, Марика. Я хотела сказать… не верю, что ты убил их.

Павел снова закрыл глаз, надеясь провалиться в сон, но девочка не отставала.

– Я хочу помочь. У меня есть необычная вещь. Никто не знает о ней. Мне отец подарил.

Она снова потрясла Павла, вырывая из сна.

– Да послушай же! Это цепочка поможет тебе вернуться домой. Завтра с первыми лучами солнца ты должен пожелать вернуться в свой мир. Крепко сжимай цепочку в кулаке и молись своим богам, чтобы они помогли.

Соболев замычал, но Марика покачала головой.

– Я не могу развязать тебя или снять кляп. Для того чтобы использовать зачарованную цепь, достаточно искренне захотеть вернуться домой. Остается только дождаться рассвета, первого луча солнца, упавшего на тебя.

Вот чего-чего, а желание вернуться домой у Павла было огромное. Немного жаль оставлять друзей, они будут думать о нем как об убийце. И тоскливо сжалось сердце, когда он подумал об Аните. Все-таки подло поступил с ней. Хоть и не по своей вине, а бросает. Да и Логану несладко придется. Оставалось надеяться, что к нему будут более милосердными, чем к Павлу. Как бы он хотел вырваться на свободу и найти настоящего предателя, доказать, что ни в чем не виноват!

Но ничего не поделаешь. Оставалось довериться Марике и ее зачарованной цепочке. Глядишь, и получится найти дорогу домой.

Девочка тем временем вложила в ладонь упругую нить, и Павел крепко сжал ее в кулаке.

– Смотри же, не урони. Дождись первого луча, упавшего на тебя, хоть краешка, и молись.

Быстро оглядевшись, Марика чмокнула Павла в щеку и убежала.

С ее уходом Соболев окончательно потерял сон. Он боялся даже глаза прикрыть, чтобы не уснуть. Цепь могла выскользнуть из ослабевшей руки, и тогда последняя надежда исчезнет.

Серый рассвет Павел встретил с облегчением и надеждой.

На площади стали появляться люди, они занимались своими делами, поглядывая на проклятого колдуна.

Вдруг зазвенел колокол.

Соболев не видел, что там происходило. После всего, что свалилось в один момент, он лишь вяло наблюдал за тем, что было прямо перед ним.

– Судья… судья…

По толпе разнесся шепоток, но, как оказалось, не судья был его причиной.

– Что происходит?

Павел вздрогнул, прямо перед ним появился Никита, а за ним спешила Ярослава.

Ник ошарашенно смотрел на друга и, насколько Павел знал, готов был вот-вот взорваться.

– Ох, ну и рожа у тебя, братец, – сказал он и обернулся к толпе. – Почему Волчонок привязан к столбу?

Из дома вышел старейшина и направился к людям. За ним шел пожилой невысокий человек в нелепом красном колпаке и пыльной одежде. Он шел чуть припадая на правую ногу и опирался на корявую палку, которую крепко сжимал в руке.

– Так-так, – сказал он и с интересом поглядел на привязанного парня. – Значит, вы обвиняете в убийствах этого человека?

– Да, судья, – ответил Михей.

– Снимите с него кляп.

Кляп торопливо стащили, и Павел облизнул сухие губы.

– Судья, – вмешался Никита. – Он – член моего прайда, и я готов ручаться за него.

– И я, – вмешалась Яра.

Павел же посматривал на солнце. Тень понемногу отступала, и к ногам парня подбирался солнечный свет. Никогда еще Соболев с таким нетерпением не ожидал восхода.

Он почти не слушал того, что говорили вокруг, в кулаке чувствовал цепь, судорожно сжимал ее и молился всем богам.

Кажется, его о чем-то спрашивали, но он молчал.

Вдруг люди заговорили громче, и Павел заставил себя прислушаться.

– Я говорю: «виновен»! – выкрикнул судья. – За свои преступления приговаривается к смерти.

– Постойте! – вмешался Никита. – Вы не можете убить его! Никто не доказал, что именно Волчонок совершил убийства.

– Не будем повторять все снова, Ник, – отмахнулся Михей. – Судья вынес решение. Вы, двое, отойдите от приговоренного.

– Нет, – в один голос ответили Никита и Яра.

У Павла полегчало на душе. Друзья верили ему, а это главное. Тем временем солнечный свет почти коснулся его ног.

– Оттащите их, – приказал старейшина.

К ним кинулись воины, но ни Никита, ни Ярослава не стали сопротивляться. Их стащили с помоста и отвели в сторону.

– Дядя, прошу тебя!

Но их не слушали.

Старейшине протянули арбалет. Он поднял оружие и прицелился.

Солнечный свет коснулся ног Павла, и он крепко сжал цепь, закрыл глаза и всей душой пожелал оказаться в своем мире, дома!!

Он услышал щелчок арбалета. Но вместо удара стрелы почувствовал, что падает. В лицо ударил порыв ветра, а потом удар – и темнота.

* * *

Павел глотнул пива, чтобы промочить пересохшее от долгого рассказа горло. Игорь помолчал, глядя круглыми глазами на брата, и Павел понимал, о чем он думает. То ли с ума сошел младший, то ли… Вон какие небылицы мерещатся.

– А ну колдани что-нибудь, – сказал Игорь.

– Я же не Старик Хоттабыч, – устало возразил Соболев. – Пробовал уже. Ничего не выходит, не чувствую никакой силы. А вот с волком общаюсь как обычно. И как он смог в мой мир перейти, ума не приложу.

Игорь хмыкнул, не поверив ни единому слову.

– Ты, братец, лучше ищи работу. Может, сходи на прежнее место. Займись чем-нибудь полезным, а дурь из головы выброси.

Он похлопал Павла по плечу и вышел из кухни. «Хорошо бы забыть, – мелькнула трусливая мысль. – Но не получается».

Соболев помнил всех и с удивлением понимал, что тоскует. Воспоминания об Аните заставляли тоскливо сжиматься сердце. Он всегда старался держать дистанцию, боялся, что сблизится и не сможет уйти в свой мир, когда появится возможность. И всегда отстранялся от нее, хотя всей душой хотел прижать к себе и зарыться носом в рыжие кудряшки.

А что стало с Логаном? Соболев надеялся, что парня выпустят из ямы, все у него наладится, он станет Серым Псом, и забудет о странном друге из другого мира.

Чтобы как-то отвлечься, Соболев часами шатался по городу, вглядывался в знакомые дома и улицы. Но все чаще ловил себя на мысли, что хочет пройтись по лесу. Не здешнему, редкому и мертвому, давно потерявшему душу. А другому, пахнущему хвоей и свежей травой, откликающемуся тысячами голосов птиц и зверей, стрекотом кузнечиков и шуршанием насекомых.

И отчаянно хотелось войти в ворота мельницы, прижать к себе рыжеволосую хохотушку и никогда не отпускать.

На работу его взяли неожиданно легко. На старой работе его помнили, и охотного оформили заново.