Над Самарой звонят колокола - Владимир Буртовой

– Мой родитель сказывал: род наш идет от Ермака Тимофеевича, что Сибирь воевал. Прижил Ермак Тимофеевич сына от тунгусской княжны, будто большая любовь промеж них была… От любови той и повелись в Сибири голубоглазые да темноволосые Ермаки. А дед мой уже на государевой службе в яицких казаках объявился. Вот какова наша история, атаман.

Илья Арапов решил, что комендант из него будет хорош, а потом и с собой можно будет взять в поход на Самару.

– По праву, данному мне государем императором, жалую тебя атаманом Бузулукской крепости, чином хорунжего и денежным жалованием. А теперь, Гордей Ермак, веди меня в казарму, где сидят под присмотром солдатушки. Не обидели вы их излишним насилием? Кормлены ли они на ночь? У государя Петра Федоровича в лагере об этом первейшая забота. Не евши, сами знаете, и блоха не прыгнет, как любил поговаривать мой давний знакомец, самарский купчина…

Иван Жилкин, шагая рядом с атаманом, уверил, что солдаты кормлены исправно. И хмельного пива выдано им по кружке во здравие государя-батюшки.

Небольшая рубленая казарма и конюшня при ней обнесены тесовым забором. Здесь же амбар – пакгауз для воинского припаса, дом бежавшего подполковника Вульфа и темный амбар – арестантская с маленьким окошечком величиной с кошачью голову. Зеленое стекло залеплено надутым в выруб снегом. На двери арестантской крепкие железные скобы и засов, но караульного рядом нет. Караул стоял у ворот казармы – односельцы атамана. Они издали признали Илью Федоровича, возрадовались, зубы кажут в улыбке из-под заиндевелых усов.

– Ну-тка, где у вас тут арестанты? – спросил Илья Арапов. – Неужто в холодной сидят?

– Как можно! – с обидой в голосе ответил Иван Жилкин. – Солдаты в своей топленой казарме. А оба сержанта в доме Вульфа. Токмо и неудобства им, что сняли воинскую амуницию с оружием. А так без притеснения… Тела живые передам тебе, атаман, а за души не ручаюсь, должно, трясутся от неведения.

– Ничего, Иван Яковлевич, ежели те сержанты со страху не помрут, то и не похоронят их… Войдем поначалу к солдатам.

Один из караульных поспешно убрал наружный запор с входной двери.

В просторной длинной комнате с двумя печками находилось двенадцать солдат-малолеток, взятых по рекрутскому набору прошлым летом. Полковник Чернышев, проходя через Бузулукскую крепость, не забрал их по той причине, что они в то время были в лесу, возили бревна на крестьянских роспусках[10].

С этими солдатами-новобранцами в казарме у дальней печки сидели десятка два старослужащих и инвалидов, мало пригодных к походной жизни, но еще не выслуживших срок, чтоб выйти на поселение и тем закончить свой долгий солдатский век.

– Становись во фрунт! – зычно скомандовал Иван Жилкин, едва они с атаманом и Гордеем Ермаком перешагнули порог.

Топоча сапогами и путаясь местом в шеренге, построились: старшие – на правом фланге, новобранцы – на левом.

– Животы убрать! Гляди бодро! Пред вами стоит государев походный атаман Илья Федорович Арапов!

Илья Арапов неспешно прошел вдоль шеренги, оглядел солдат. «Малолетки справные, к походу было бы самый раз поставить средь моих постриженных мужиков… Из старших тако же с десяток в сани посадить можно. Прочих оставить для караульной службы здесь, чтоб разбоя какого не чинили лихие людишки, прельстясь смутой…»

И атаман обратился к солдатам с увещевательными словами:

– Удостоился я, солдаты, великой милости – был призван государем Петром Федоровичем пред ево светлые очи. Ево, императора, словом был наречен атаманским Званием и послан приводить под ево державную руку крепости на реке Самаре и до самой Волги. Враги наши, которые из бояр да помещиков да еще послушных царице попов, обманно прозывают Петра Федоровича беглым казаком Емелькой Пугачевым, чтоб бедный люд отшатнулся от своего заступника и тем предал ево для смертной казни… А вот пред вами тако же бывший гвардейского полка солдат, ныне поселенец самарского пригорода Алексеевска Горбунов Алексей. Послушайте, солдаты, что он вам скажет о самом государе без утайки и обмана.

Алексей Горбунов без робости вышел из-за спины атамана, снявши суконную мурмолку, поклонился солдатскому строю.

– Самовидцем я был, братцы, как в Невском монастыре отпевали якобы покойного государя Петра Федоровича. Токмо обман то был – слепили из желтого воску чучалу, надели на голову немецкий парик да в кафтан царский вырядили, а схожести никакой совсем. Лицезрел я объявившегося под Оренбургом государя. Говорю вам – истинный он наш Богом данный народу государь Петр Федорович! У самозванного казака нешто такой был бы державный взгляд – насквозь видит человека, будь ты енерал иль отставной солдат, как я пред ним стоял. И неужто беглому казаку Господь Бог дал бы разум объявить волю не токмо дворянству, но и черному люду на веки вечные? А к воле дать землю и реки, рыбные угодья, сенные укосы без дорогих откупов? Идите, солдаты, в войско государево! С ним мы победим всенепременно, токмо не оставляйте его безлюдно пред врагами да питерскими енералами. Я сказал, а вам думать. Токмо, братцы, некогда годить, коль пришло время родить! Так-то.

– Да чего там годить! – выкрикнул один из старых солдат. – Допрежь государыни Екатерины Алексеевны присягали мы на верность государю Петру Федоровичу. Стало быть, божье это дело и нет никакого греха вновь ему служить. А как придет он на Москву, пущай сам пред алтарем судится со своей женкой, кому из них на троне, одному аль вместе, сидеть.

Илья Федорович улыбнулся в ответ на хитрое солдатское рассуждение, сказал, что ежели среди них нет супротивников государю, то их бывший сотоварищ по службе Иван Яковлевич Жилкин и пострижет их на казацкий манер в знак того, что теперь все они подданные государя Петра Федоровича и являются вольными казаками.

– Иван Яковлевич, ты солдатушками займись, а с сержантами я сам побеседую, – сказал в заключение атаман и оставил душно натопленную казарму.

Сержант Зверев, стоя перед атаманом в положении «смирно», едва Илья Арапов заговорил с ним о службе государю, негромко, словно все еще раздумывая о своей судьбе, сказал:

– Весьма прискорбно, что с господином полковником погибли понапрасну столько офицеров, отказавшись от службы объявившемуся в живых Петру Федоровичу. Я на глаголицу взлетать не намеревался… О себе скажу – родом из государственных крестьян, в службе уже пятнадцать лет. Был в прусской кампании, служил у графа Александра Васильевича Суворова. Ныне, слышно было, он весьма успешно воюет с турками. Не приведи господь, ежели государыня Екатерина Алексеевна отзовет его от турецкого дела и пошлет супротив Петра Федоровича с войском – лихой вояка! Ну да то не нашего ума дело, быть может, и граф Суворов к нему в войско сам перейдет… По пулевому тяжкому ранению был отправлен в сию крепость в гарнизонную службу. Вот и весь мой сказ, господин атаман.

– Грамотен ли? – спросил Илья Федорович, вглядываясь в открытое и чистое лицо сержанта: бороду бреет, оставляет короткие сиво-рыжие усы. И на голове волосы русые, свисают прямыми прядями на лоб и на уши. Нос тонкий и прямой, в маленьких морщинах лоб.