Севильский слепец - Роберт Уилсон

— Ну, у этих секс. Любовь. И все, что к тому ведет. La Table.[70]

— Немцы?

— Ordnung.[71]

— Итальянцы?

— La Moda.[72]

— Бельгийцы?

— Мидии, — выпалил доктор Фернандо, и они оба рассмеялись. — Не знаю ни одного бельгийца.

— А американцы?

— Эти посложнее.

— У них у всех личные психоаналитики.

— Да, ведь нелегко быть лидерами современного мира с правом на счастье, записанным в конституции, — сказал доктор Фернандо. — К тому же там намешаны выходцы из Северной Европы, латиноамериканцы, негры, уроженцы Востока. Может, в том-то и беда, что им теперь недоступны их традиционные способы выпускания пара.

— Интересная теория. Почему бы вам не написать диссертацию?

— Шутите, Хавьер?

— Да, конечно, — ответил он, подняв глаза и словно силясь вспомнить, зачем он здесь сидит.

— Наверное, вам следует чаще выходить. Поменьше работать. И больше времени проводить среди людей.

— Все-таки постарайтесь, пожалуйста подыскать кого-нибудь, с кем я мог бы поговорить, — попросил Фалькон, снова ощутив навалившуюся на него тяжесть.

Доктор Валера кивнул и выписал ему какие-то слабые успокоительные таблетки под названием орфидал и что-то снотворное.

— Одно могу сказать наверняка, Хавьер, — произнес он, протягивая Фалькону рецепт. — Алкоголь не решит ни одну из ваших проблем.

Фалькон купил лекарства на проспекте Республики Аргентины и проглотил таблетку орфидала, смочив ее собственной слюной. Рамирес дожидался его в кабинете с пакетом, адресованным старшему инспектору Хавьеру Фалькону. На пакете была мадридская почтовая марка.

— Его просветили рентгеном, — сказал Рамирес. — Это видеокассета.

— Отнесите ее в отдел экспертизы и попросите обследовать.

— Кое-что еще. Возможно, это будет интересно. Вчера я послал Фернандеса в «Мудансас Триана», чтобы он помог Баэне опрашивать персонал. Он нашел общий язык с прорабом. Выяснилось, что Рауль Хименес воспользовался услугами компании «Мудансас Триана», потому что они уже перевозили его раньше. Они хранят на складе кое-что из его вещей, оставшихся после двух его последних переездов.

— Его жена сказала, что он переехал в Эдифисьо-дель-Пресиденте в середине восьмидесятых.

— Из дома в квартале Порвенир.

— А еще раньше он жил на площади Кубы.

— Откуда уехал в шестьдесят седьмом году.

— После смерти первой жены.

— Когда они заносили его фамилию в компьютер в «Мудансас Триана», то обнаружили, что у него еще имеется имущество на складе. Они спросили, хочет ли он перевезти его в новый дом. Хименес ответил, что, конечно же, нет. Тогда они предложили выбросить это старье, потому что хранение обходится ему недешево. И он снова сказал «нет».

Рамирес вышел с пакетом. Фалькон положил руку на телефонную трубку. Он откинулся на спинку кресла и задумался над тем, насколько важно то, о чем он только что услышал. Орфидал действовал. Он был спокоен и сосредоточен, хотя вполне допускал, что это, может быть, параноидальная подозрительность — вообразить, будто Рамирес намеренно отвлекает его внимание впечатляющей, но бесполезной информацией. У него были две возможности. Первая: потребовать ордер на обыск, предоставив документальное подтверждение того, что события тридцатишестилетней давности имеют отношение к делу. Вторая: попросить разрешения на осмотр вещей у Консуэло Хименес, но она уже пресекла его попытки добраться до материалов строительного комитета.

Телефонный звонок заставил его подпрыгнуть от неожиданности. Судебный следователь Кальдерой просил о встрече. Ему только что нанес неожиданный визит председатель Совета магистратуры Севильи Альфредо Спинола. Они договорились встретиться перед обедом в здании суда.

Рамирес вернулся от криминалистов со «стерильной» видеокассетой. К ней прилагалась карточка с надписью: «Наглядный урок № 1. См. 4 и 6». У самой кассеты имелось название: «Cara о Culo I».

— Случайно не это было написано на пустом футляре от кассеты в квартире Рауля Хименеса? — спросил Рамирес.

— Убийца, должно быть, забрал кассету с собой, — ответил Фалькон. — И… Наглядный урок?

Они прошли в комнату для допросов, где все еще стояла налаженная видеоаппаратура. Рамирес вставил кассету в аппарат. Появилось прыгающее изображение в сопровождении металлической музыки. Последовала серия эпизодов, каждый продолжительностью минут пять—десять, в которых вполне обычные ситуации, такие, как вечеринка с выпивкой, обед в ресторане, барбекю у бассейна, выливались в невероятный разгул группового секса. Фальконом мгновенно овладела скука. Музыка и поддельный экстаз раздражали его; ладони снова стали влажными. Действие орфидала кончилось. Он глубоко дышал, стараясь сохранить спокойствие. Рамирес сидел, подавшись вперед и крутя на пальце кольцо. Он постоянно отпускал какие-то замечания, ни к кому не обращаясь и время от времени присвистывая. Фалькона вывел из оцепенения последний эпизод: он вроде бы узнал ту сцену, которая воспроизводилась на экране телевизора, когда Рауль Хименес был с Элоисой Гомес.

— Не понимаю, как вы это определили, — сказал Рамирес.

— По силуэтам на экране.

Рамирес ухмыльнулся. Кассета закончилась.

— Что это еще за «Наглядный урок»? — задал он вопрос. — Если Хименес и прокручивал это в ночь своей смерти, так что с того?

— Это последний эпизод из шести. Нам указали на четвертый и шестой.

— Мы их и просмотрели.

— Значит, дело не в том, что пленку крутили в ночь убийства.

— Наглядный урок? — пробормотал Рамирес.

— Он учит нас, — сказал Фалькон. — Он видит что-то, чего не видит никто другой.

— Меня-то, положим, он ничему не учит, — буркнул Рамирес. — Я знаю всю эту чепуху вдоль и поперек.

— Может, в этом-то и штука. На чем сосредоточиваются, когда смотрят порнографические фильмы?

— Ну, на том, как они это делают.

— Вот почему подобные киношки еще называют «обнаженкой». В них привлекает одно: обнаженная плоть. Тела. Их взаимодействие.

— А что же еще там есть!

— Возможно, он предлагает нам присмотреться повнимательнее. Ведь это не просто гениталии и совокупления. Мы забываем, что исполнители — реальные люди со своим лицом и своей жизнью, — рассуждал Фалькон. — Давайте повторим этот последний эпизод и на этот раз просто понаблюдаем за лицами.