Драконий катарсис. Изъятый - Василий Тарасенко

— А вы не боитесь, что за это время некоторых гехаев-землян могли убить? — решил я уточнить.

— Они все живы, Террор, — золотая морра прищурилась. — Ни один здравомыслящий хай, будь то эльф, наг, орк или вампир, никогда не убьет гехая. Халявная энергия на земле не валяется.

— Жадность фраеров погубит, — пробормотал я. — А почему драконов нельзя было возродить с помощью той драконицы, что уцелела в Катарсисе?

— Глупые вопросы задаешь, — почти возмутилась морра. — Она девочка! А мальчиков-то нету…

— Ну и что? — удивился я. — Через орков решили бы проблему. У них же есть эта технология рождения детей без обязательного наличия папы и мамы. Разве не так?

— Уймись, наглец, — почему-то рассердилась морра. — Не все так просто.

Ой, что-то она темнит… Я решил пока отложить этот вопрос про орков в долгий ящик. Из серого тумана вернулись Пармалес и Халайра, выглядевшие довольно весело. Увиарт, молчавший все время нашего с моррой диалога, спросил, обращаясь к царю:

— Ты решил, Пармалес Черный?

— Я готов признать Террора своим наследником, — недовольно ответил царь. — Но при одном условии.

— Да ты наглец. — В голосе Увиарта прорезались нотки злой радости. — Смеешь ставить условия богам?

— А мне плевать, — упрямо ответил Пармалес, отчего мое мнение об этом ублюдке начало неуверенно карабкаться вверх. — Или на моих условиях, или можешь заканчивать здесь и сейчас.

— Ну, говори, моркот, — усмехнулся крылато-копытный бог.

— Халайра возвращается в мир живых.

Увиарт громко засмеялся, вскинув коронованную голову. И от его смеха повеяло стылостью склепа, смешанной с ознобом. Отсмеявшись, полубог вздохнул и сказал:

— Уговорил, твое величество. Это все?

Пармалес заморгал в предельном удивлении. Похоже, он готовился стоять насмерть в своем желании, а тут такой облом. Кейанэ вдруг повела головой из стороны в сторону и спросила:

— Что происходит? Увиарт, ты чувствуешь? Олькаран, а ты?

Тишина серой реальности на грани слышимости наполнилась гудением. Однотонное пространство вокруг нас стало наполняться золотыми отблесками. Увиарт удивленно сказал:

— Аскалай очень напугано, сестра.

«Оно спешит так, словно вот-вот начнется конец света, — добавил голос Олькарана, — до которого еще сотни тысяч лет, если что».

Золотые сполохи, заполнившие серый жемчуг тумана, собрались в сияющий рой, раздался хлопок, и перед нами предстало знакомое лицо. Дух Лесного Моря, не раз помогавшее мне в пути к Зеленому Пику, выпалило:

— Их надо остановить!

— Что случилось? — нахмурилась Кейанэ.

— В Сердце Бездны вот-вот прольется кровь четырех народов Лесного Моря! — крикнуло Аскалай. — Уже почти поздно!

— О нет! — как-то очень уж испуганно выдохнула золотая морра.

— О небо! — вскрикнул Увиарт, хлестнув хвостом пространство.

Я притих, увидев на их окаменевших лицах неприкрытый ужас. Аскалай нервно добавило:

— Хватит лясы точить. Выходим!

Резкий крик ударил по ушам, очень быстро нарастая до убийственного уровня. Дикая головная боль наполнила мои глаза темнотой. А затем чудовищная сила схватила и швырнула меня в бездонную пропасть тьмы.

В тот же миг в мои уши ворвался лязг металла, сдобренный шипящими криками и топотом ног. Я осознал, что сижу на троне, а в зале вокруг происходит что-то донельзя мерзкое и опасное. Ничего не оставалось делать, кроме как открыть глаза и устремить взгляд навстречу очередным неприятностям. Тяжко свистнула огромная секира, а затем в глаза ударил яркий золотистый свет. Из которого раздался страдающий голос Кейанэ:

— Мы опоздали! Кровь пролилась!

Зрение сфокусировалось не сразу. Но даже расплывающейся картины хватило, чтобы швырнуть меня в ужас. Первое, что пришло в голову, — тур зачем-то решил прибить Квазю. Но огромная секира смела не ее, а какого-то… нага?! Правда, Кевианзия тут же с хрипом повалилась на пол. В ее спине безжалостным надгробием торчала алебарда. Откуда-то с другой стороны донесся горестный крик зеленокожей охотницы. Я перевел взгляд туда и успел увидеть, как тонкая пика навершия еще одной алебарды в руках другого нага пронзила плечо лесной женщины насквозь, достав до живота непонятно откуда взявшейся второй девушки с кожей того же цвета, что и у Клэв. С невероятным рыком Клэв вогнала свой меч в грудь свирепо шипевшего нага, обрывая его ярость на корню. И в этот момент все стихло.

Разгром был страшным. По всему залу валялись тела множества нагов, некоторые из них еще пытались шевелиться. У дальней стены слабо хрипел проткнутый алебардой харрами. До меня дошло, что из моих спутников на ногах остались только Горотур и Клэв, причем последняя — только потому, что висела на алебардовой пике. Я вскочил с трона, собираясь сделать хоть что-то, но из ворот тронного зала в помещение втекли еще штук десять хвостатых полулюдей, вооруженных здоровенными алебардами. Горотур гневно замычал, наклонил рогатую голову и сдавленно фыркнул. Дальше все понеслось вперед со скоростью обрушившегося на несчастные суда девятого вала.

В голове словно зажегся маяк, указывая самую правильную дорогу к цели. Ноги сами поднесли к лягухе, пальцы сгребли с пола окованную металлом дубину, а затем я тихо проговорил, глядя на новых врагов, посмевших решать, кому рядом со мной жить, а кому умирать:

— Время линять.

И эта тихая фраза раскатами прибоя пролетела по тронному залу, остановив нагов на доли секунды. Они глупы, раз взялись убивать. Они слепы, раз взялись мне перечить. Шагнув в набат, грохочущий в ушах, я измерял пространство наглой жизни. Ни хрящ, ни кость, ни чешуя не в силах стать прозрачной тенью. И нити алые плетут узор смертельный на телах. И нет в моей душе ни жалости, ни колебания. Пройдя по жизням первых, выбравших закланье, я выбросил мертвое дерево в железе. Мои руки жаждали тепла их крови. Мои глаза ослепли без криков этих наглых глоток. Пора их распахнуть, впитать и осознать, что в мире больше нет сомнений. Я царь, я вождь, я искупленье и греха сосуд. И с хриплой песней змей клубок распался, ужасом разъятый.

Вновь свет, пылая, выжег сумрак в зале. На дерева погост ступили ноги бога. И крылья черные растерянно сомкнулись, но голоса богов не стали тишиной. Их четверо, все разные, все говорили — я не слышал. Я жатву собирал за тех, кто за спиной мне преданностью истекал. Пылала кожа, лопаясь от злости. Все змеи в зале бросились от смерти, а в их глазах мне отражался кто-то, кто злые крылья превратил в клинки, а руки белые его вдруг стали красным воплем, влетающим в кричащих ртов провалы.

Красные звезды летели по темному небу, оседая на потолке и стенах тронного зала. А песня все продолжалась, и я увидел, что врагов тут больше нет. И хрустальная тишина запечатала мое сквернословье чистотой. Я осмотрелся, отметив, что почему-то смотрю с непривычной высоты. Харрами уже практически затих, незнакомая форестесса еще что-то пыталась сказать сгустками странно зеленоватой крови, глядя на меня большими глазами. Клэв. была похожа на бледно-салатного цвета античную статую. Она тоже смотрела на меня с очень странным выражением на лице.